МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый

— С какой стати все хором повторяют, что я летал к эпсилону Эридана? Да будет вам известно: эту звезду исследовали несколько десятков лет назад и не нашли у нее ни одной планеты, где мог бы жить порядочный христианин. Мой «Рейнджер» летал к эпсилону Эридана! Я думал, вы слушали мою лекцию.

— Я перепутал. В наше время так редко обсуждаются вопросы астронавтики. Прошу прощения. — Вулф говорил учтиво, но без тени раскаяния.

Коффин понурил голову, щеки у него пылали.

— Это я прошу у вас прощения, сэр. Я был возмутительно груб.

— Забудем, друг мой. Мне кажется, я понимаю причину вашей нервозности. Сколько лет вы не были на Земле? Восемьдесят семь — из них вы бодрствовали пять лет плюс вахты во время перелета. Это был пик вашей карьеры, ведь мало кому из людей выпадало на долю нечто подобное. А затем вы вернулись. Ваш дом исчез, родные рассеялись по свету, люди и нравы изменились поч­ти до неузнаваемости. И, что хуже всего, никому нет до вас дела. Вы предлагаете людям новый мир — планету, пригодную для оби­тания, хрустальную мечту всей двухсотлетней эпохи освоения кос­моса, — а они или зевают, или в открытую глумятся над вами.

Коффин молча вертел в руках бокал. Долговязый, с угловатым лицом типичного янки под шапкой волос, слегка подернутых седи­ной, он был одет в облегающий китель и черные брюки с безуко­ризненной стрелкой; на золотых пуговицах поблескивало изобра­жение американского орлана. Даже для сотрудника космической службы такая форма была до смешного старомодной.

— Д-да... — заговорил он наконец, с трудом подбирая слова. —

Я знал, что мир... что мир изменится, когда я вернусь. Естественно. Но я ожидал каких-то других перемен. Мы, то есть я и мои спутни­ки, мы, как и все астронавты, прекрасно понимали, что избрали не совсем обычную жизненную стезю. Но ведь избрали во имя служе­ния человеку, а значит, и Богу! Мы рассчитывали вернуться в кос­мическое общество или по крайней мере в Сообщество астронав­тов, своего рода нацию среди наций, — вы понимаете меня? Но рбщество так деградировало...      ,

— Немногие пока осознают это, — кивнул Вулф, — однако по­хоже, что космическим полетам приходит конец.

— Почему? — пробормотал Коффин. — Чем мы провинились, за что нам такая суровая кара?

— Мы сожрали все свои ресурсы и расплодились до безобразия. Так что Четыре Всадника уже выехали на предсказанную тропу. Экспедиции нам больше не по карману.

— Но есть же заменители, новые сплавы... Алюминий наверня­ка еще остался. А термоядерная энергия, термионное превращение, диэлектрические аккумуляторы?..

— Да, конечно. — Вулф выпустил колечко дыма. — Все это есть, но всего этого мало. Теоретически мы можем произвести термо­ядерную энергию в неограниченных количествах. Но на одной энергии далеко не улетишь. Легкие металлы и пластики не заменят стали. Машинам нужно топливо. Конечно, можно разрабатывать и скудные месторождения, можно синтезировать органику и так да­лее. Но стоимость производства неуклонно растет. А все, что мы производим, с каждым годом приходится делить на возрастающее количество людей. Мы даже не притворяемся, что делим поровну, иначе все без исключения тут же скатились бы на Нижний уровень. Богатые нынче богатеют, а бедные нищают еще больше. Обычный исторический процесс: так было в Египте, Вавилоне, Риме, Индии, Китае, а теперь на всем земном шаре. Поэтому сознающие свою ответственность Блюстители (а таких больше, чем кажется на пер­вый взгляд) не считают себя вправе тратить на чисто научные исследования те миллионы, что могут хоть немного смягчить ни­щету основной массы граждан. Безответственным же Блюстителям вообще все до лампочки.

Коффин, очнувшись от оцепенения, пристально взглянул на собеседника.

— Я кое-что слыхал об учении конституционалистов, — тихо промолвил он. — Вы разделяете их воззрения?

— Отчасти, — признался Вулф. — Хотя за столь пышным назва­нием скрывается очень простая вещь: стремление воспринимать мир таким, какой он есть на самом деле, и вести себя соответствен­но. Анкер, кстати, не называл свою систему взглядов каким-то конкретным словом. Но Лэрд был человек тщеславный... — Вулф сделал паузу, сосредоточенно затянулся с видом рачительного хозя­ина, знающего цену табаку, и подвел итог: — Вы, капитан, навер­няка такой же конституционалист, как любой из нас.

— Извините, я не согласен. Судя по тому, что я слышал, кон­ституционализм представляется мне чем-то вроде веры — языче­ской веры.

— Но это вовсе не вера, в том-то все и дело! Напротив — мы, похоже, представляем собой последний оплот разума, противо­стоящий очередному религиозному всплеску. Низы, а с недавних пор и отдельные представители верхов, бегут с помощью мистициз­ма и марихуаны в более гуманный мир иллюзий. Я же предпочитаю жить в реальном мире.

Коффин поморщился. Он уже насмотрелся всей этой мерзости. Достаточно вспомнить хотя бы улыбающегося идола, воздвигнуто­го на месте белой церковки на берегу моря, где читал когда-то проповеди его отец.

Капитан переменил тему: