Стан был полон народу. Почти все охотники сегодня остались здесь. Все разделывали недавнюю добычу, готовясь тронуться дальше. Джоссерек заметил, что работают они поодиночке или семьями на некотором расстоянии друг от друга. На них с Донией взглядывали лишь мельком и здоровались сдержанно, несмотря на его чужеземный облик и ее долгое отсутствие. Разумелось, что, если прибывшим нужна помощь или общение, они сами обратятся к кому нужно, а навязываться невежливо. В сообществе Приют Ворона их принимали по-другому, но там другой была и ситуация, и обстоятельства их появления. Здесь, среди своих, Дония ни с кем не останавливалась поболтать, да никто и не ожидал от нее этого.
У своего шатра она натянула поводья. Он был больше и красивее других — из промасленного шелка, а не из кожи. На шесте развевалось знамя — серебряная сова на черном фоне. Вся семья трудилась на воздухе — кто снимал шкуры, кто потрошил, кто скреб кожи, кто стряпал на костре, кто складывал пожитки; несколько мальчишек упражнялись в стрельбе из лука — не из коротких, как у всадников, а из длинных, боевых; дети поменьше присматривали за совсем маленькими. Тут же валялись собаки, грозно смотрели со своих насестов соколы.
Было довольно тихо. Вблизи Джоссерек увидел, что люди переговариваются, подметил усмешки, оживленные жесты — но шум и суета, свойственные дикарям, отсутствовали. Слепой лысый старик, сидя на складном стуле, перебирал струны змееобразной арфы и пел для работающих все еще сильным голосом.
Он прервал пение, когда подъехали путники, слыша внезапную перемену. На какой-то миг молчание распространилось от него на всех, как круги от брошенного в пруд камня. Потом лениво поднялся высокий мужчина. Он занимался грязной работой и был обнажен. В его рыжеватых волосах и бороде уже пробивалась седина, но телу не могло быть более тридцати лет — его портил лишь рубец на правом бедре.
— Дония, — очень тихо произнес он.
— Ивен, — ответила она и спешилась.
Ее первый муж, вспомнил Джоссерек.
Дония с Ивеном взялись за руки и с минуту смотрели друг другу в глаза. Семейство расступилось, пропуская вперед самых близких: мужа Орово, часто ездившего за металлом в Рунг, крепкого и светловолосого; мужа Беодана, заметно моложе Донии, худого и темного для северянина; мужа Кириана, заплетающего рыжие волосы в косички, всего на год старше первенца Донии. Младшие дети пользовались правом первыми обнять и поцеловать мать: четырехлетняя Вальдевания, семилетняя Лукева, одиннадцатилетняя Гильева. Сын Фиодар, пятнадцати лет, мог подождать, как и сын Згано с женой и малым ребенком.
Джоссерек, видя, как наконец Донию, гордую и радостную, окружила вся семья, вспомнил миф Кошачьего океана об эле — дереве, плоды которого представляют собой Семь Миров. В конце времени ураган Гидрун сорвет их всех с ветвей.
Кириан выпалил:
— Нам что, ждать заката, чтобы ты позвала нас домой? А Дония, смеясь, ответила:
— Да, слишком уж медленно движется огненное колесо. Но погоди, пусть обернется еще раз-другой…
Остального Джоссерек не понял.
Беодан ласкал ее, стоя сзади и запустив руки ей под рубашку. Того, что говорил он, Джоссерек тоже не понял, но она ответила «р-р-р», словно счастливая львица.
«Да — я читал, и мне говорили, — вспомнил киллимарайхиец, — здесь каждая семья, поколение за поколением, говорит на своем наречии, и наконец у нее вырабатывается настоящий язык, совершенно не понятный тем, кто ей не сродни». Джоссерек не представлял себе, что это ранит его так сильно.
Осознав наконец, что Донии не было дома целую четверть тяжелого года и она тоже не знала, кого из родных застанет в живых, Джоссерек не мог не сознаться, что все ведут себя очень сдержанно. Уж не из-за него ли?
Впрочем, вряд ли. Ведь здесь присутствует не только он. Ближе других стоят четыре старые девы, ее родственницы. (Нет, решил Джоссерек, «старая дева» — не то слово для полной надежд юной девушки, крепкой охотницы, искусной плотницы и грозной домоправительницы.) Потом подошли поздороваться и другие семьи сообщества. Насколько он мог судить — а Джоссерек полагался на свое суждение все меньше и меньше, — их обращение с Донией подтверждало впечатление, что она здесь главная. (Нет, снова не то слово. Ни один из рогавиков не главенствует над другими. Позже Джоссереку предстояло убедиться, что даже отношения между родителями строятся здесь на взаимно добровольной основе, хотя неопределенность отцовства и сглаживает острые углы. Однако в Совином Крике, как и почти во всем Херваре, ценили совет Донии, соглашались с ее суждением, участвовали в ее начинаниях.) Ее возвращение было благом для всех.