Мираж

На следующий день Дженна обзвонила своих пациентов — перенесла некоторые сеансы, других временно передала коллегам.

Снова и снова набирая код 617, Дженна каждый раз вспоминала о Брэде. Может быть, стоит позвонить ему? Но что она ему скажет? Она не сможет ответить на его вопросы. А что, если взять, да и выложить ему всю правду? Нет, это решительно невозможно.

В тот день Лайла была еще более замкнутой, чем накануне. Ее ответы были монотонными и односложными.

— Ну, хорошо, — сказала Дженна. — Тогда буду говорить я и расскажу тебе все об Амире Бадир. — И она начала свой рассказ.

В понедельник Дженна по рекомендации своего бостонского приятеля связалась с известным лос-анджелесским психиатром и изложила ему все о Лайле. Ей очень понравился обстоятельный анализ, сделанный врачом. Они согласились с тем, что, хотя нынешнее состояние больной и внушает опасения, благоприятный исход все же возможен, если Лайла согласится на лечение.

В тот день Лайла по-прежнему не была склонна к общению, но по всему было видно, что девушка ждет, что на этот раз расскажет ей Дженна. Та решила не упускать эту возможность.

— Не хочешь ли ты послушать рассказ о женщине, давшей тебе жизнь? Она была моей лучшей подругой, подругой Амиры.

Дженна рассказала Лайле обо всем, в том числе о событиях последней ночи и последнего утра в жизни Лайлы-старшей.

Когда Дженна закончила свой рассказ, девушка вскочила с кровати и бросилась в ванную.

Лайлу долго и мучительно рвало. Она вернулась в спальню, бледная и дрожащая, и спросила:

— Ты знаешь, что я была там — в аль-Ремале? Я нашла женщину, которая вскормила меня, во всяком случае, она так мне сказала. Бедная женщина! Раньше времени состарившаяся, как и многие в той деревне. Боже, как я ненавижу это место! И знаешь, что я тогда подумала? Я подумала: «Не это ли моя настоящая мать? Что мой отец…» — Лайла внезапно замолчала, потом нехотя улеглась на смятую постель и незаметно уснула.

На третий день Лайла долго не открывала дверь на стук Дженны. Та, наконец войдя, поздоровалась с Лайлой и не произнесла ни слова.

— Историй больше не будет? — спросила Лайла. Сейчас она напоминала капризного ребенка, который перед сном требует у няни сказку.

— Я и так без умолку болтала последние два дня, — ответила Дженна. — В моей работе это непростительный грех. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

— Пытаюсь переварить то, что услышала, — зло сказала Лайла. — «Как ты себя чувствуешь?» — Ее лицо исказилось. — Как, вы думаете, я могу себя сейчас чувствовать? Как дурацкая неваляшка. Ее свалят набок, а она снова встает и раскачивается. Ну и вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» Знаешь, твоя мать умерла, но это была не твоя настоящая мать, правда, настоящая тоже умерла. Кстати, познакомься, женщина, которую ты встретила, не просто женщина, а твоя тетя, но это так, к слову. Будьте вы прокляты, будьте вы все прокляты! — Лайла изо всех сил молотила кулачком по краю кровати. — Можете опять свалить меня, только на этот раз я уже не поднимусь!

«Ты уже поднялась, девочка, — облегченно подумала Дженна. — Теперь надо только не дать тебе снова упасть».

В течение последующих дней Лайла начала потихоньку выходить из своего добровольного заточения. Однажды она даже вышла к ужину. На следующий день воспользовалась косметикой. Спросила совета Дженны, можно ли ей пообщаться еще с кем-нибудь. Как-то раз Лайла даже сама выступила в роли психотерапевта.

— Ты собираешься сказать правду своему сыну?

Теперь уже сама Дженна повела себя уклончиво.

— Не думаю, что сейчас подходящее для этого время. Ты же знаешь мою историю, кем я была, и кто я до сих пор, и за кем я до сих пор замужем. Нет, не думаю, что сейчас время говорить об этом с Каримом.

— Ты думаешь, Карим не сможет справиться с этой историей, не сможет переварить ее? Или ты боишься, что не вынесешь того, как он отнесется к твоему рассказу?

Это был трудный вопрос. Слишком трудный.

— В этом я не уверена. Но пока я не стану этого делать. Когда-нибудь…

— Расскажи ему все сейчас, теперь и как можно скорее! Какой-нибудь выход все равно найдется, он же твой сын. Ты не можешь вечно обманывать его.

Вечно… Думать о вечности давно стало непозволительной роскошью для Дженны. Вечно…

Шляпы. Десятки шляп, одна причудливее другой.

— Выберите себе по одной, — сказал Малик Дженне и Лайле, — а потом мы подберем к ним наряд. Мы собираемся на скачки: в Дель-Маре открытие сезона. Шляпа — непременная часть туалета.

Для Лайлы это был праздник, в сущности, первый ее выход в свет после долгого затворничества. Для Малика это тоже был большой день. Специально для калифорнийских скачек были доставлены его чистокровные лошади.

До ипподрома они долетели на вертолете вместе с Фаридом, Джабром и еще одним телохранителем. Ристалище до странности напоминало ипподром в Эскоте, правда, в калифорнийском исполнении. Женщины были в костюмах, пригодных скорее для пасхальных праздников, мужчины — в спортивных костюмах. Среди публики Дженна увидела старых кинозвезд.