Мир внутри

Танита резко откинулась в кресле и долго сидела молча. Я смотрел то на нее то в окно, там, далеко за корпусами, начали проводить последние приготовления на тридцать девятой площадке. А в цехе вертикальной сборки уже неторопливо складывается, как огромный конструктор наша ракета-носитель. Сборка подходит к концу, через день-другой наш космоплан, еще раз проверив и перепроверив, посадят на плечи второй ступени «Геркулеса». А затем рано поутру вывезут и в середине дня установят на столе. Следующие две недели пройдут монтажные и подготовительные работы, потом проверка, а затем мы заберемся внутрь и начнем повторять все необходимые предстартовые процедуры и сам момент старта. Как это было когда-то в шестом году с все тем же командиром Россом Палмером. Потом отработка действий внештатных ситуаций, нас увезут, и после этого НАСА официально подтвердит дату и время старта – четвертое октября семнадцатого года, в девять сорок пять по восточному времени. На этот день дальний прогноз дает ясную погоду и температуру не выше двадцати и не ниже пятнадцати градусов. Вероятность оптимальных погодных факторов для старта девяносто процентов. Если не случится накладок, мы вернемся одиннадцатого в семь сорок одну вечера на взлетно-посадочную полосу номер пятнадцать, на которую садился наш «Дедал». Или в случае накладки, двенадцатого в ноль тридцать пять на полосу семнадцать, дробь тридцать пять.

– Простите меня, – тихо произнесла Танита незнакомым мне прежде голосом, – но я не хочу вас отпускать. Вы тяжелый человек, но во мне всё противится мысли о вашем отъезде навсегда. И не только из-за Роя. И девочкам с вами интересно. Я понимаю, – поспешно продолжила она, – это чувства, они еще не закрепились окончательно. И у вас и у меня. Но мне не хочется расставаться с вами. Я не могу этого объяснить. Может, я убедила себя, а может… Я не стану вас удерживать, не буду устраивать ни кампаний ни истерик, – она попыталась улыбнуться. – Просто буду надеяться, что вы измените решение. Даже если вернетесь в Россию, все равно измените. И вернетесь, один, с семьей, но непременно вернетесь. Я буду надеяться на это.

– Вы будете молиться?

– Нет, – резко качнув головой, ответила она, поднимаясь. Я встал следом. – Я буду ждать. Мы все будем ждать.

Она остановилась возле двери, хотела договорить, сказать что-то, но вышло лишь короткое «до встречи». Дверь медленно закрылась за ее спиной. Шагов я не слышал. Постояв в коридоре, прошел в комнату и снова сел на диван, пристально глядя, до рези в глазах, на едва различимый из окон цех вертикальной сборки.

Шестьдесят пять

Вася оказался в больнице с инсультом, уже вторым за два года. Лежа на узкой больничной койке, он молча плакал за цветы, – говорить пока не мог, только кивал медленно, шевелил пальцами неподъемных рук и вздыхал. Так же молча пообещал как можно скорее поправиться, он и так нас подвел с юбилеем, тем паче весна на дворе, неудобно в такую-то погоду. Мы ему так и не сказали, что со вчера снова закрутила вьюга, температура упала до нуля, а снег лег на землю. В точности, как тем вечером, когда Васина соседка по коммуналке вызвала скорую.

Посидели недолго, приемный час заканчивался, в будни он короток, пообещали зайти все вместе в четверг, после работы и еще в субботу. Света вызвалась прибыть завтра, ее отпустят пораньше, она мыла полы в конторе, именуемой КБ Общего машиностроения, и зарабатывала прилично, тысяч двадцать за два этажа и лифтовые холлы. Хвасталась, что инженеры – и те получают меньше. Минут через пятнадцать посещения Вася совсем раскис, Света успокаивала его, как могла, он что-то пытался вымолвить враз онемевшим ртом, и больше всего походил на рыбу, выброшенную на берег рукой всемогущего рыбака. Я сам едва сдерживался, когда видел его таким: так быстро истаял верный мой друг, а ведь и не пил вовсе, не то, что некоторые, не курил. Сердце стало у него пошаливать еще в тридцать, потом пошли осложнения, теперь вот это. Страшно, когда близкий человек, еще два дня назад травивший анекдоты и бегавший, ну почти бегавший по лестнице на свой третий этаж, вдруг превратится в развалину, в полутруп: когда его забирали врачи, он и вовсе не мог пошевелиться, смотрел остекленевшими глазами на мир и все пытался что-то сказать, получалось лишь долгое, невыразительное «а-а-а», которое никак не кончалось, словно перегорающая сигнализация с окончательно севшими аккумуляторами.

Когда мы вышли из здания, Света не выдержала, расплакалась на моем плече. Макс шел рядом с бледным, насколько это возможно для него, лицом, кусал губы. Не выдержал и предложил зайти в кафе неподалеку, у рынка, все же сегодня праздник. Да, жаль, что Вася так и не сможет составить компанию… но ведь, все-таки, юбилей. Двенадцатое апреля. И постукивая клюшкой, решительно потащил нас к остановке трамвая.

Старики, какие же мы старики, думал я, шаркая усталыми ногами по брусчатке дороги, а ведь тому же Максу, старшему из нашего отряда, еще и шестидесяти восьми не стукнуло. И уже с палкой.