Мир внутри

– Идти идет, но признаться, я не совсем того ожидал, – и помолчав, прибавил: – Честно, думал, будет больше приглашенных лиц. Даже из «Би-би-си» и то прислали только журналиста. Кажется, снимать пуск будут только разведчики, – он натянуто улыбнулся. Я легонько потряс его за плечо.

– Просто никто не может поверить. Не переживайте, это ведь первый старт, а вы проделали такую работу. Даже не представляю, как.

– Честно говоря, и сам поверить не могу, что добрался до старта. Когда все это задумывалось, одиннадцать лет назад, я ожидал препон, но явно не настолько мощных. Вы правы, попахать пришлось колоссально. Но меня не это беспокоит.

– А что?

– Что все усилия пропадут втуне. Запуск и так не вызвал и сотой доли того ажиотажа, как открытие тоннеля между нами и Францией в прошлом году. Как будто пуски совершаются каждый день, а я лишь один из самоучек, кто получил грант на запуск и допотопную ракету в придачу. Я только теперь начинаю понимать фон Брауна. Почему он застрелился.

– Может, не будем сейчас.

– Нет, серьезно. Он ведь столько времени и сил потратил на свой космический проект, обил все пороги, пытался заручиться поддержкой всех, от сенаторов и министров до бизнесменов и… кто-то говорит, просил деньги у мафии. Очень может быть, не получи я грант, наверное, сам бы обратился к контрабандистам.

– Но получили же.

– Наверное, стечение обстоятельств. Сегодня мне еще звонили и уже выражали недовольство обилием не приезжих, а сексотов. И тем, что я могу выдать какие-то тайны на базе. Собственно, поэтому и перенесли старт.

– После него вас только благодарить будут.

Он пожал плечами.

– Очень хотелось бы в это верить. Простите, что вдруг начал нагонять тоску, но последние дни меня бросает из стороны в сторону. Сам не пойму, на каком я свете. Норма выручает, – он улыбнулся. – моя супруга пример олимпийского спокойствия, честно, я ей завидую. Другая бы тоже на ушах стояла, а она переживает так, что никому в жизни не заметить.

– Наверное, поэтому Вера не приехала. Тоже не хочет выдавать волнение.

– А она переживает?

– Вы ей нравитесь, Натан. И все что делаете тоже, – немного покривил душой. Но хоть мой собеседник стал успокаиваться. А потом неожиданно произнес:

– Знаете, Тихон, я все думаю. Вот не будь этой разрядки, этих запретов, что было б? Война или худой мир?

– Натан, вы о чем?

– Да я думаю, ну останься в живых те, кто делил мир в Ялте сорок пятого, проживи они хотя бы еще пару-тройку лет – вот что тогда произошло? А то даже странно: Рузвельт ушел еще до окончания войны, в конце лета – Черчилль, а уже зимой Сталин. Как будто заговор. Иной раз ловлю себя на мысли, что так оно и вышло. Вот только у кого?

– Не знаю, Натан, и наверное, хорошо, что так вышло.

– Вы думаете, была б война?

– Даже не сомневаюсь. Причем в самом скором времени, уже через несколько лет. Сталин не получил турецкие проливы, на которые так рассчитывал, Черчилль не смог сколотить коалицию антикоммунистов, что тоже страстно желал. Они бы все равно схлестнулись, не так, но эдак. А мы сейчас получили мир с чистого листа, адекватных правителей и гарантии.

Натан кивнул, потом снова кивнул, и, извинившись, поднялся. Вопрос, висевший в воздухе, он так и не задал, хотя мы оба понимали, к чему он клонит. Оба понимали, останься в живых оба противника, да, вполне возможно, мы бы увидели космические пуски. Много пусков, но скорее всего они оказались бы последним, что мы вообще смогли бы увидеть.

Хотя, может, и тогда кто-то решился бы отыграть назад? Честно, не представляю даже.

Мы пошли пить чай.

А уже следующим днем отправились в «Хилтон» на пресс-конференцию. Довольно жидкую по составу, преимущественно из местных журналистов желтых газет, вроде «Сан», и двух телевизионщиков, прибывших из Австрии, кто из Финляндии. Натана это покоробило, но вот ведь странно, он же и туда позвонил или послал телеграмму. И теперь молча наблюдал как устанавливают аппаратуру и настраивают микрофоны. Зал оказался полупустым, народу примерно поровну – что на сцене, что в зале. Не считая обычных зевак, конечно. С утра выдался дождь.