Мир приключений, 1971 (№16)

Генри сел, задремал. Проснулся он на рассвете, отдохнувший и посвежевший. Ветерок, играя, крутил легкие облачка пыли. Над волнистой линией горизонта заря поднимала алый парус. Новое утро счастливо улыбалось земле. И, глядя на эту картину, Генри тоже улыбнулся — в первый раз за последние дни.

Он встал и, пошатываясь, снова пошел на юго-восток.

Горячий воздух сушил рот. Плавилось в огненных лучах тело. Ужасающая слабость давила Генри к земле. Иногда он, выбившись из сил, ложился на горячий песок. Обрывки мыслей возникали в мозгу и тут же исчезали. Но Мкизе упорно поднимался, и шел, и шел…

Желтый диск пустыни закачался перед его глазами. И вдруг, сияя и ослепляя, ринулся ему навстречу. Генри ощутил глухой удар падения, не почувствовав боли.

Он лежал на раскаленной земле, и она медленно вращалась, вставала вертикально, нависала над ним. Мкизе удивлялся, что не отрывается, не падает в провал неба.

Когда он пришел в себя, неподалеку слышался приглушенный разговор. Генри огляделся, осмотрел густой высохший кустарник. Никого. Люди затаились. Кто это? Полиция?

В кустарнике слышны крадущиеся шаги. Неизвестные двигались прямо на него. Мкизе медленно опустил руку в карман брюк. Увидел двоих светло-коричневых низкорослых мужчин в набедренных повязках. “Бушмены!” В руках бушменов — луки со стрелами. Они приблизились. Лица их были угрожающими. Генри вздохнул с облегчением. Все-таки это не полиция. Он знал, что стрелы их отравлены, и поднял раскрытые ладони — в знак мирных намерений. Бушмены — молодые парни — перебросились между собой несколькими словами, держа Генри под прицелом.

— Я друг, — сказал он на языке африкаанс.

— Ю доле,[44] — проговорил один из них с насечкой над переносицей.

— Твой — друг, другой — враг. Люди приходят в Калахари убивать бушмена, — сказал второй.

Генри миролюбиво улыбнулся:

— Я друг.

Один из них повернулся, что-то громко проговорил. В словах его были щелкающие звуки.

Появились несколько бушменов и бушменок с детьми, привязанными за спиной.

Молоденькая девушка, миловидная и веселая, с украшениями из белых плоских бус вокруг головы, смело подошла к Генри, сидевшему на земле. Узкие глаза ее щурились, лучились в улыбке.

— Тюрьма гулял? — спросила она на ломаном языке африкаанс и засмеялась.

— Почему тюрьма?

— Приезжал полис, искал тебя.

— Нет, я заблудился.

Бушмены понимающе улыбались, скалили в улыбке ровные зубы. Генри тоже улыбнулся. Бушмены о чем-то заговорили все сразу.

— Воды, — сказал Мкизе, обращаясь к девушке, которая не отходила от него и которую звали Пити.

— Вода ходи — ходи ногами. — Пити приветливо улыбнулась.

Тронулись в путь. Вскоре показались два дерева. Там была вода. Но бушмены обошли источник стороной и, сделав большой круг, попали в селение, состоявшее из нескольких шалашей. Оттуда Пити, взяв страусиное яйцо, помчалась за водой. К источнику с противоположной стороны ходили на водопой животные, и бушмены не хотели пользоваться их тропой, чтобы не отпугивать антилоп.

— Охотники думали сначала — ты больше мертвый, чем живой, — сказал старый Кану, оставшись с Генри.

Кану не был вождем. Просто Кану был старым и мудрым, и все признавали это. Он рассказал, что когда-то работал на ферме бура, но вернулся к своему народу. Год за годом, вольный, бродил он со своим племенем по Калахари, занимаясь охотой, питаясь травами и кореньями. Если долго не выпадало дождей, племя разбивалось, как сейчас, на мелкие группы, чтобы легче было прокормиться.

— Здесь луна хороший, а солнце плохой. Но зато нет злых людей.

— Когда власть перейдет к народу, мы не забудем о твоем племени, — сказал Генри. — Власть будет нашей.

В селение вернулось несколько женщин. Принесли в кожаных мешках ягоды, муравьиные яйца, дикий лук.

Генри уселся со всеми у костра. Бушмены были дружны между собой. Никто не претендовал на особое положение. Продуктами делились поровну. Генри тоже получил свою долю. Жареная саранча и дикий лук показались ему, голодному, очень вкусными.

Бушмены запели, аккомпанируя себе на пятиструнной арфе — гуаши. Песня напоминала то вой ветра, то шорох песка, то трубный призыв слонов. Певцы воодушевлялись все больше. Мужчины вскочили, стали танцевать танец охотника и газели, все ускоряя темп. Зрители дружелюбно принимали исполнение. Генри думал, как несправедливы те, кто считает их дикими. Братскому, человеческому отношению бушменов друг к другу могли бы позавидовать многие.

Видимо, эта дружба и дает им возможность выжить в таких суровых условиях.

Весь вечер Пити ходила около Генри, пудрилась, макая кусочек мягкой кожи в висевшую на шее пудреницу из панциря черепахи. (Пудра была приготовлена из семян душистых трав.)

Потом раздобыла для гостя кусок сушеного мяса, уселась рядом. Генри не совсем понимал ее ломаный африкаанс.

— Ты уйдешь от нас? — спрашивала она.

— Да, скоро.

— Почему ты торопишься? Разве тебе плохо у нас?

— Меня ждут там.

— Твоя женщина?

— И она тоже.

— И полиция… — Пити засмеялась. — А я всегда живу в Калахари, — сказала она грустно.

— Ты еще увидишь мир. Все изменится. Мы все изменим.