Мир приключений, 1929 № 02

— Надеюсь, — сказал он с деланной скромностью, восхитившей Чэннинга. — Во всяком случае в моей жизни нет ничего такого, что я должен был бы скрывать от людей.

Сравнение с человеком, место которого он занял, доставляло ему большое удовольствие.

— Между прочим, он умер как раз в этой комнате, — вдруг сказал он. — Я надеюсь, что это не имеет для вас значения?

Доктор усмехнулся.

— Ни малейшего, — ответил он. — Это прелестная комната.

После обеда миссис Аркрайт оставила их вдвоем Она устала, — сказала она. И почему-то, как она призналась Чэннингу, она чувствовала себя немножко нервной.

— Это глупо с моей стороны, — шутливо сказала она, — но в первый раз со времени нашего приезда я раскаиваюсь в том, что сделала это.

Она огляделась кругом почти ненавистью.

— Прошлое точно сомкнулось вокруг меня, — медленно сказала она. — Вероятно, наступление рождества делает меня сентиментальной.

Она закончила свои слова достаточно мужественно, но Чэннинг все же понимал, что нервы ее были возбуждены.

— Или то, что я тут, сказал он, — и приготовление для меня комнаты, — многозначительно добавил он.

Она слегка покраснела, потому что всегда быстро понимала его.

— Во всяком случае, что бы это ни было, это — глупости!

Ей было стыдно сознаться, что она воз-вращается к прежнему.

— Я живу в своей прежней комнате о останусь в ней. Спокойной ночи. Я не изменю вам.

Она героически улыбнулась, покидая их, но Чэннинг видел, что улыбка эта далась ей не без усилия. Он теперь желал только, чтобы посещение его не принесло с собой несчастья.

Но Аркрайт не испытывал таких сомнений.

— Она сама над собой будет завтра смеяться, — уверял он Чэннинга, — я всегда говорил ей еще задолго до встречи с вами, что смеяться — лучшее средство.

— Женщина предпочтительно слушает чужого человека, а не мужа, — заметил Чэннинг. — Я иногда думаю, что моя специальность говорить женщинам неприятные истины.

Аркрайт с чувством довольства попыхивал сигарой. Что касалось его, так мир был в великолепном порядке.

— Она придавала одно время этому несчастному сну какую-то таинственность. Говорила о предзнаменованиях и, знаете, о всяких таких глупостях.

— Сказать вам правду, — заметил Чэннинг, которого раздражала самоуверенность Аркрайта, — в некотором отношении сон этот все еще остается тайной и для меня. Я дал вашей жене объяснение, которое ее, к счастью, удовлетворило. Но его может раскритиковать любой другой психиатр.

— Да, ведь, оно же возымело действие, — сказал Аркрайт. — В конце концов, только это и важно.

Наступило молчание. Но Аркрайт все же был смущен. Он ненавидел все неопределенное, незаконченное.

— А что же вы не поняли в этом сне? — вдруг спросил он, точно разговор и не прерывался.

Чэннинг не мог ускользнуть от такого прямого вопроса.

— Я скажу вам, — произнес он, помолчав. — Главная трудность для меня в том, что сон периодически повторялся. Большая часть снов отражает душевное состояние спящего, потому что сны являются его собственной переработкой незначительных событий. Но повторяющиеся сны стоят в особой группе. Тут имеешь дело с возникновением в мозгу спящего не месива отдельных воспоминаний, но одного дельного воспоминания, цельного происшествия, бывшего в действительности.

— Бывшего в действительности? — перебил Аркрайт. — Но вы же не хотите сказать, что в действительности произошло то, что видит во сне моя жена? — В голосе его даже звучала обида.

— Вот в этом-то и заключается трудность, о которой я вам говорю, — спокойно ответил Чэннинг. — Нет сомнения, что ничего такого никогда с вашей женой не было. Но мы имеем дело с повторяющимся сном и, значит, это должно было бы быть, — упрямо закончил он. В коротких словах он объяснил своему собеседнику значение повторяющихся снов солдат, побывавших в бою.

Чэннинг заметил, что разговор этот был неприятен Аркрайту. Ведь его жена нормальный и приличный человек, и поэтому сны ее так же должны быть нормальны и приличны. Чэннинг понял мелочное недовольство своего собеседника и, уважая в нем хозяина дома, искусно сумел перевести тему разговора. Дружески беседуя, они поднялись по лестнице и остановились на верху ее, чтобы проститься на ночь. Комната Чэннинга была справа длинного корридора, в противоположном конце от комнат Аркрайтов. Хозяин с типичной для него церемонностью ждал, пока Чэннинг шел по корридору в свою комнату.

Вдруг Чэннинг остановился и позвал:

— Мистер Аркрайт! Будьте добры, придите сюда на минуту!

Голос его был тихий, но взволнованный.

Аркрайт догнал его и, повинуясь его движению, взглянул налево в окно в стене корридора, из которого был вид на долину.

— О, да, — сказал он небрежно, — это наши доменные печи. Они, знаете, никогда не гасятся, ни днем, ни ночью.

Чэннинг заговорил, как будто разговаривая сам с собой:

— Мечущиеся к небу огромные языки пламени и дым… — Аркрайту послышалась в этих словах доктора нота почти страха.

— Что вы хотите сказать? — спросил раздраженно Аркрайт.

Но фраза, произнесенная Чэняингом, была ему слишком знакома, и он снова заговорил уже другим тоном:

— Чэннинг! Ради бога! Что вы хотите сказать?