На Целию напал такой ужас, что она заметалась по комнате, без всякого смысла, машинально, хватая разные вещи и снова ставя их на место.
К ужасу еще прибавилось раскаяние. Щадя Говарда, она наносила ему еще худший удар.
Ребенок, с которым Целия знакомила Говарда в письмах, был прелестный и нормальный, каким Гиацинта казалась во сне. Дитя с серыми глазами, каштановыми волосами и пухлыми ручками.
В действительности, эти ручки были постоянным ужасом Целии. Пальчики были такие длинные и такие цепкие. Ничто: ни ваза, ни игрушка, никогда не могли спастись от них.
Но дни бежали не только на суше, но и на морях, и пароход вез домой поэта, написавшего свой первый цикл поэм под обаянием пронизанного луной чайного сада в Сефингури. Он посвятил его своей дочери Гиацинте.
За день до возвращения путешественника, отсутствовавшего целый год, Целия испытала успокоение принятого решения. Ведь, в конце концов, все, что она делала, совершалось из сострадания к Говарду, которое она испытывала так же сильно, как и любовь к нему. Час ее теперь настал, и она должна встретить этот час.
И все же в сердце ее жил страх. Она как то раз видела лицо Говарда, когда один из служивших в Компании «Альфа» мальчиков вернулся на службу после оспы. Это было еще до их женитьбы. И в тот вечер, когда они гуляли в парке, Говард все время тер глаза, точно желая стереть с них запечатлевшееся там изображение изъеденной оспой плоти, и все же не мог перестать говорить о ней и жалеть ее.
Говард писал Целии из Калькутты о нищих, которые выставляют свои болячки на улицах Индии: «Дорогая Целия, я не отворачиваюсь от этих несчастных, но вид их возбуждает во мне такое отвращение, что оно грозит пересилить сострадание».
Целия решила ехать в город и встретить пароход Говарда. По дороге домой, может быть в поезде, она постарается смягчить удар, ожидавший его.
Она расскажет ему все в ласковых, мягких словах. А потом? А потом… Лишь бы он не возненавидел ее… и ребенка.
Ей уже несколько раз случалось уходить из дому и оставлять дочь. Такие случаи были неизбежны, и Целия собственными руками приделала к кроватки Гиацинты загородки гораздо выше ее роста. А потом с ребенком оставался Пеко — и этим сказано все.
На все долгие месяцы одиночества Целии присутствие Пеко наложило печать безопасности. Кошачьи шаги ночью — и уши его настораживались. Человек шел где-то по дороге, в миле расстояния, — и Пеко начинал рычать.
— Пеко, — сказала ему теперь Целия, — я еду в город встречать твоего хозяина. Вы с Гиацинтой останетесь одни в доме на четыре часа. Охраняй хорошенько, Пеко!
Целия готова была поклясться, что Пеко все понял.
— И не подходи к обеденному столу. И не выпускай из колыбели Гиацинту.
Пеко отлично понял. Он положил ей на грудь две большие лапы и пытался поцеловать ей лицо.
— Хорошая собака! Будь хорошим с деткой, и никого не подпускай к дому.
Целия заперла двери и пошла по дорожке, оборачиваясь и улыбаясь собаке, которая стояла у окна, уперев лапы в стекло, и отчаянно махала хвостом.
Человек, работавший на поле огородника, никогда не мог потом отдать себе отчета, когда он почувствовал легкий запах гари, донесшийся до него в это солнечное утро. Он стал принюхиваться и смотреть вдаль. Оказалось, что голубой дымок исходил из второго этажа домика во фруктовом саду.
Работник наблюдал несколько минут за движением дымка и, так как дымок не увеличивался, решил, что он выходит из естественного отверстия — печной трубы, — и спокойно вернулся к своей работе.
Минут пятнадцать спустя ему снова ударил в нос запах гари. Теперь работник заметил, что воздух точно подернут голубой дымкой, и направился к дому.
Это не было дымом из трубы! Это был непрерывающийся поток дыма, лившийся из окна второго этажа. Окно это было спущено на треть.
— Эй! — закричал работник, — эй!.
Ответа не было, только раздался заглушенный лай собаки. Позднее работник уверял, что видел, как из открытой части окна вырвалось пламя. Но тут он, несомненно, ошибался. Каким то загадочным образом ребенок Делии и Говарда достал своими цепкими рученками коробку спичек, и тлеющий матрас детской кроватки был причиной дыма. Объяснением могло быть то, что малютка когда-то схватила и спрятала у себя в кроватке коробку спичек, так засунув ее в складки матраса, что Делия не заметила ее. Забавляясь теперь спичками, дитя подожгло матрас.
В то время, как медленно тлели волосы матраса, было довольно просто затушить огонь.
Рабочий сначала обежал дом, пробуя, нет ли открытой двери или окна, и стараясь перекричать отчаянный лай Пеко. Под ударом кирки в переднюю дверь створка сразу же поддалась. Через эту выломанную створку тотчас же высунулась голова Пеко.
Это была морда возмущенного, разъяренного зверя. Пеко защищал дом от врывавшегося в него неизвестного.