Мир приключений, 1928 № 05

Таким именно ускоренным способом чертогонские граждане путешествуют со времени революции. До этого они не путешествовали вовсе. Мы, конечно, имеем в виду тек чертогонцев, которые верят в существование Москвы и других населенных пунктов Союза, как в реальный факт. Что же касается тех граждан, в сознании которых реальные географические точки ассоциируются с градом Китежем или островом Буяном, то им, вообще, нет надобности двигаться с насиженного места. По крайней мере, по доброй воле существует сорт беспокойных натур, которые за пределами видимого ими горизонта склонны признавать шевеление иной жизни, манящей и таинственной. Какая то моральная чесотка, пробуждающаяся довольно рано, мешает им окуклиться по примеру отцов.

Елисей Опенкин принадлежал как раз к этой беспокойной человеческой разновидности. Почесывание в его мозгу началось еще тогда, когда он перелезал из 1-й ступени во 2-ю. Уже тогда родной Чертоговск начал тускнеть в его воображении, как нечто самодовлеющее, как единый центр мироздания. Выражаясь языком астрономов, он уже на грани этих двух ступеней начал допускать «множественность обитаемых миров».

Дело обошлось не без влияния Худенкина Власа. Этот паренек появился на чертогонском ландшафте как-то внезапно, как Незнакомец в опере. Прибыл он откуда-то издалека, откуда именно — Опенкин в то время не мог хорошенько взять в толк. Запомнилось только название Малмыж, да в мозгу отложилось смутное представление о его местонахождении, — где-то по соседству с пастбищем Кузькиных телят, куда нужно и идти, и плыть, и ехать. Как бы ни была таинственна эта точка земного шара, но первая ступень уже сделала свое дело: исходя из положения, что земля, бесспорно, шар, на манер арбуза, Опенкин Елисей мысленно приютил Малмыж под прикрытием отсыхающего стебелька.

2-я ступень перевернула всю Опенкинскую космогонию вверх дном. Малмыж, как населенный пункт, достойный внимания, уступил место более внушительным соперникам, вроде Москвы и Ленинграда. Опенкин начал мечтать уже о путешествии и эти обетованные страны. Но мечтать — это одно, а привести мечты в исполнение — нечто другое.

Если вы бывали в Чертогонске, то несомненно знаете то место, где шикарная Роза Люксембург упирается в слободку Заячьи Ушки, еще не получившую нового названия. В этой обездоленной слободке, за вторым оврагом, как раз на стыке двух Безымянных переулков, догнивает шатровый домишко, тот, у которого скворешня сооружена из старой колесной ступицы, — это и есть родовое владение Опенкиных. Здесь увидел свет Елисей, его отец — Евтихий, дед — Евсей, прадед — Евагрий и так далее, нисходя в глубь времен, быть может, к самому Еноху. Когда и кем было установлено — неизвестно, только все представители рода Опенкиных носили имена на «Е» и обязательно неповторяющиеся. Этот же закон распространялся и на входящих в род представительниц подсобного пола.

Когда лет сорок назад Евтихию Опенкину понадобилась подруга жизни, а в Чертогонске не нашлось не использованной на «Е» невесты, заботливый папаша раздобыл в другой губернии некую девицу, привез в дом и сказал:

— Возлюби жену свою Епихарию, сын мой. Живите, плодитесь и множитесь во славу рода Опенкиных.

Подобное удовольствие, несомненно, подкарауливало и Елисея, не заяви он однажды отцу, что намерен отправиться в Москву для продолжения образования.

— Куда-а? — протянул отец.

— В Москву, — повторил сын.

_{— Куда-а? — протянул отец.}

_{— В Москву, — повторил сын.}

Евтихий Опенкин пожевал обкусанную бородку, что у него служило признаком вдумчивого размышления.

— Сколько верстов? — много спустя спросил старший Опенкин.

— Докуда? — не понял младший.

— Дотуда, докуда ты собрамши?

— Порядочно. Несколько тысченок, я думаю.

Папаша почмокал губами и задал новый вопрос:

— А дойдешь?..

— Почему — дойдешь? Машина довезет.

— Машина? А машина рази про тебя выдумана?

— Машина для всех.

— Так…

Старший долго жевал бороду. Видимо, он был сильно заинтересован, так как через приличный отрезок времени снова заговорил:

— Так… Только, машина, слыхать, дарма не возит.

— Зачем дарма? Надеюсь, папаша, вы раскошелитесь на билет…

— Надеешься? Ну, надейся… А я тем сроком невестушку тебе пошукаю. Тут, в посаде, сказывали, округляется одна, — Епистимой звать. Девка близко шешнадцати, а у нас полы с революции не мыты…

— Я жениться не собираюсь. У меня стремление открылось, учиться буду. Ныне без науки нельзя жить.

— А без денег и подавно.

— Мне только бы на билет, рублей тридцать. А там как-нибудь вывернусь.

Панаша усмехнулся.

— Ты видел когда, чтоб я деньги из рук выпущал?

— Не доводилось, — подумав, признался Елисей.

— И не увидишь до веку.

— Как есть я ваш единственный наследник… — начал сын, со слабой надеждой размягчить кремень.

— Наследником будешь, когда меня сволокут на мазарки[3]. А до того — чтобы я боле гдупостьев не слыхал!..