Мир приключений, 1928 № 05

Три другие помощницы очень много говорили между собой о Говарде уязвленным тоном женщин, которые чувствуют, что их не замечают. Но, вероятно, сердце каждой из них было пленено Говардом.

Сердце Целии несомненно было пленено.

Она и не думала скрывать это от самой себя.

Внешне же они втечение почти двадцати месяцев встречались по четыре и по пять раз в неделю и обменивались не больше, чем необходимыми словами. Как-то раз он дал ей дорогу, когда входил, а она выходила из двери, и тут произошла одна из забавных сцен между двумя людьми, когда каждый делает движение в ту же самую сторону, что и другой.

Это был маленький танец в сердце друг друга. Говард в первый раз заметил свежесть и миловидность Целии. На щеках ее был нежный румянец, а глаза напоминали горный поток.

Но после этой встречи недели две все оставалось без перемен.

Только Целия, лежа в постели, все думала о нем. Когда она связывала Говарда и его работу в Компании, Говард начинал казаться ей каким-то таинственным.

Для сотен служащих «Альфы» чай был просто — нечто в пакетах, фунтах и в смесях. Говард же, уединенный в своей маленькой комнатке с рядами безносых котелков одинаковой вместимости, с красивыми чайными чашками, с постоянным шумом кипящей воды, казался каким-то гением чайных листьев. В комнате, где он двигался среди котелков, из которых вырывался легкий пар, стоял аромат акации. Цветочный черный чай, тягучий су-чонг и конго открывали ему то, что было когда то лукавой тайной их душистого дыхания.

Когда Целия вносила в свою книгу двадцать один фунт чаю, это было для нее всего только простым товаром.

Когда Говард двигался в горячем дыхании своих смесей, его бледное лицо, казавшееся каким-то закрытым из-за опущенных век, напоминало лицо китайского мандарина в состоянии экстаза. Это происходило потому, что от длинных, свернувшихся листьев формозского чая, который Целия просто вносила в книгу, как «Улонг», для него вместе с паром поднимался тонкий аромат азалии или цветущее видение чайной плантации.

Часами думая о нем в одиночестве своей комнатки в меблированном доме, Целия по своему понимала его. Две его привычки она знала по наблюдениям. В шкапчике, который принадлежал ему пополам с бухгалтером, Говард держал яблоки и книги. И часы завтрака он большею частью проводил, читая и жуя фрукты.

На другую его привычку она наткнулась неожиданно. Рядом с ее меблированным домом был вход в Центральный Парк. Часто, в хорошие вечера, Целия сидела там и смотрела, как один за другими зажигаются окна в домах, высоких, точно Гималайские горы.

Однажды вечером, Целия встретила в парке Говарда. Он вел на коротком, крепком ремне красивую борзую. И без всякой подготовки, так что, когда это случилось. Целия сама была поражена, имя его сорвалось с ее губ.

Это было начало.

Каждый вечер трое, — мужчина, собака и девушка, — встречались у скамьи и гуляли в сумеречный час между семью и восемью.

Эта осень была пряная и ясная. Целин иногда казалось, что полный звезд эфир несет их троих, как хлопья, гонимые ветром. Она так много интересного узнавала во время этих прогулок про Говарда… Что ему дорого одиночество в толпе; что ароматы чая для него — ковры-самолеты, переносящие его из Явы на Формозу, в Цейлон, в Ямайку, на острова Фиджи, в Батум и в Капршун.

Говард был поэт обоняния, Говард был эпикуреец, по небу которого текли ароматные тайны. Его чувство вкуса и чувство обоняния знали о таких красотах Востока, слушая про которые Целия трепетала, как колокольчик. Говард знал про чай, который растет в Бенгале и цвет которого обладает таким свойством, что женщины, собирающие его, рожают через четыре месяца после зачатия. Был известный сорт «Дарджилинга» таинственный, вкрадчивый и с трудом получаемый, две чашки которого омывали глаза для ясновидения И все это говорилось Целии, для которой чай был прежде просто товаром.

В жизни Говарда до сих пор была только его одинокая любовь к собаке. Теперь новая страсть к Целии Риверс захватила его и прочно овладела им.

В тридцатый вечер, который проводили вместе девушка, мужчина и собака, Говард и Целил обвенчались в маленькой церковке, которую так и называли «Маленькая церковка за углом».

Если знать человека, как книгу, это — знать таинственные уголки его сердца, скрытые мечты, трепет желаний, то Целил именно так знала Говарда.

Она понимала, что запирать Говарда в таких городских комнатках, какие были ему по карману, это то же самое, что запирать его душу. Они нашли себе домик за городом и наняли его за десять долларов в месяц. Отсюда до Нью-Йорка был час и четыре минуты езды и уединенность их нового жилища восхищала их. До ближайшего соседа, огородника, была добрая миля.

Когда они приехали из города всего-навсего с шестью вещами для обстановки, с собакой Пеко[2] и с двумя чемоданами и с корзиной посуды, фруктовый сад, окружавший их домик, был осыпан легким покровом снега.

Эта зима промчалась для них до весны с быстротой серебряной стрелы. А весна окутала весь сад цветом яблонь и персиковых деревьев.