Мир приключений, 1925 № 01

Было так ясно, что неба и моря нельзя было отличить. Все сливалось в одной нескончаемой, темно-голубой дали. Ни ветерка, ни облачка. Доносился заглушенный рокот волн, веселые крики детей на пляже. Было спокойно, слишком спокойно. Однообразие этой эмалевой глади раздражало меня. Я стоял у окна виллы, и пряный запах магнолий ударял мне в нос. Тщетно старался я заглушить его, дымя папиросой; это не удавалось. Голуби кружились над садом, нежно гулькая. Яркие бабочки садились на крупные махровые розы, образующие живую изгородь. Мальчик лет трех, с ослепительно-рыжеватыми локонами, копался в песке, под моим окном. Я не поэт, и вся эта поэтическая идиллия действовала мне на нервы. Я отбросил папироску, измеряя большими шагами комнату, и вдруг блестящая идея пришла мне в голову. В одно мгновение я переменил белый, полотняный костюм на защитного цвета парусиновые бриджи; на смену желтым туфлям с острым носком явились ботфорты и ботинки, кожаная фуражка осенила голову^ и с непромокаемым плащом под мышкой, с кодаком через плечо, я промчался мимо удивленных дачниц, впрыгнул в лодку, и через пять минут благополучно выплыл в открытое море. «Уф!» облегченно вздохнул я и, достав табак, стал набивать трубку. Было дивно.

Берег уходил назад и только можно было различить громоотвод электрической станции, и антены радио-телеграфа. И чем меньше становились они, тем сильнее охватывало меня чувство удовлетворения.

Я плыл к острову Сирен, лежащему неособенно далеко и названному так чьей-то странной фантазией, так как я ни разу не видел там ничего, кроме сухих водорослей и серых чаек. Среди высоких голых скал, в ветрянную погоду слышались чьи-то стоны, раздавался дикий вой. Вообще мрачный ландшафт нагонял жуть, и остров дачниками посещался редко и неохотно. Зато холили слухи, что контрабандисты далеко не избегают его, и часто скрываются там. Говорили также, что одно время там имела притон какая-то разбойничья шайка. Всем этим слухам я не придавал никакого значения, тем более что большей частью они исходили из женских уст. Да и мужчины курорта были не лучше, совершенно обабившись среди женского общества. Я решил сфотографировать почти неприступные скалы острова Сирен, живописные своей мрачной красотой и ореолом таинственности, окружающим их. Я скоро был у цели своего плавания. Они особенно резко и ярко вырисовывались на фоне безоблачного неба. Несколько чаек кружилось над ними. Глухо ударяли волны, откатывались, и вновь приползая, униженно лизали серую, гладкую поверхность. Лодка причалила. Я выпрыгнул на берег, привязал ее к выступу, и по природным грубо-высеченным ветром ступенькам начал взбираться наверх.

Полной грудью вбирал воздух, пропитанный запахом гниющих водорослей и соленой горечью моря. Останавливался то здесь, то там, запечатлевая щелчком аппарата понравившиеся мне места. А их попадалось не мало среди этих суровых скал, нависших над морем. «Моя коллекция будет пополнена», думал я, с увлечением меняя пленку за пленкой.

«Хорошо, что пришла в голову мысль удрать из этого приторного уголка. Вечные кисло — сладкие физиономии женщин, за которыми, как собаченки несущие поноску, следуют мужчины с зонтиками, простынями и романами в желтых обложках. Гримасы, когда имеешь неосторожность закурить папиросу в их присутствии, не говоря уж о том, что будет, если дым попадет им в лицо. Тенис с сухопарыми, рыжими мисс, как только спадает жара, и когда так тянет прокатиться куда-нибудь на велосипеде. А все остальное время выносить присутствие всей этой своры детей, которая теребит тебя за пиджак, мнет тебе панталоны, и портит шляпу под благосклонными взглядами мамаш. И приходится нежно улыбаться, и называть их дорогими и милыми, когда так и хочется собрать их всех в охапку и бросить в море. Пусть там кричат себе на здоровье».