Мир приключений, 1923 № 04

Профессор не долго пробыл там. Вскоре мне послышался шум, будто передвигали что-то тяжелое на колесах. И действительно, минуту спустя, в дверях показался профессор, который толкал впереди себя какой-то металлический ящик цилиндрической формы, поставленный на площадку с колесами. Ящик этот был, как мне показалось, не меньше человеческого роста.

Уоттон подкатил его к операционному столу и поставил сбоку.

— Прошу вас не трогать это, — сказал мне он и пошел опять в ту комнату.

Любопытство мое было напряжено до последней степени. Как мне кажется теперь, я в то время даже перестал испытывать страх.

Профессор быстро вернулся, неся в руках что-то похожее на флягу, обшитую грубым сукном. Эту флягу он поставил на подвижной столик и подкатил, его к другой стороне стола. Потом он вынес две табуретки и одну из них предложил мне.

— Сейчас я объясню вам устройство моего аппарата и сущность «сыворотки бессмертия». Конечно, в общих чертах, так-как объяснять подробно было-бы и длинно, да для вас и скучно. Ведь вам важен факт, что бессмертие в моих руках, — а как я его достиг, это дело второстепенное?

Мурашки опять забегали у меня по спине; когда Уоттон, отстегнув крючки, держащие дверцы цилиндра, стал раскрывать их. В глаза мне блеснула масса колесиков, шнуров, разных винтов, маятников и поршней. Машина была до того сложна, что непривычному человеку не представлялось возможности разобраться в ней, охватить умом все ее части. Профессор осторожно снял футляр с машины, и вся она заискрилась при свете дня.

— Смотрите сюда! — говорил професор. — Вот в эти полые стеклянные цилиндры я наливаю определенное количество сыворотки и эти провода соединяю с током сильного напряжения. Здесь — вольтометр, благодаря которому можно регулировать силу тока. Вы видите эти провода? Их шесть и оканчиваются они длинными полыми иглами. Эти иглы вкалываются в руки, ноги, сердце и в продолговатый мозг. По ним идет не только ток, но и протекает сыворотка. Комбинированное действие сыворотки и тока дает жизнь умершей нервной клетке, а с нею и жизнь всему организму. Ранки от вкалывания игол незначительны и очень быстро заживают. А это вот — сама «сыворотка бессмертия» — вытяжка из нервных клеток головного мозга обезьян.

И профессор Уоттон вынул из футляра, похожего на флягу, хрустальный флакон, в котором золотистым цветом блеснула прозрачная, маслянистая жидкость.

— Да! Вот она «сыворотка бессмертия»! Вот я держу ее в руках! Не буду сейчас объяснять вам ее состав и способ получения. Думаю, что скоро мои труды будут опубликованы во всех журналах, как строго научных, так и популярных, — вы тогда хорошо все узнаете. Теперь-же — к делу! Обезьяна у меня приготовлена уже с утра. Я убил ее хлороформом, который, как известно, введенный в организм в больших дозах, парализует дыхательный центр животного. Сейчас я принесу ее.

Профессор опять вышел и скоро возвратился, неся на руках довольно большой экземпляр шимпанзе. Обезьяна, повидимому, была совершенно мертва. Голова и лапы ее безжизненно свешивались. Она была холодна и заподозрить обман со стороны Уоттона было невозможно. Он положил ее на стол и привязал ремнями, как это делают для оперирования. Взяв флакон с сывороткой, он налил ее в цилиндры машины, потом, быстро вколов иглы в пятки, ладони, где-то около сердца и в шею мертвой обезьяны, соединил машину с проводом батареи.

_{Уоттон положил обезьяну на операционный стол.}

Что-то странно зашипело, тихо затрещало, раздалось какое-то жужжание, похожее на жужжание в пчелином улье. Я смотрел во все глаза. Нервы мои были натянуты и сердце тяжело билось. Я и верил и не верил. Порой казалось, что все то, что здесь происходит — продолжение моего ночного кошмара.

Но голос профессора, объяснявшего фазы действия аппарата, возвращал меня к действительности. Среди тишины в операционной, нарушаемой только треском машины, слова профессора падали веско, четко, ясно…

— Сыворотка пошла по полым проводам! Доходит до тканей. Сейчас входит в ткани. Ток сокращает мускулатуру!

И действительно, — все тело обезьяны конвульсивно вздрагивало. Уоттон то и дело щупал ей пульс и проверял дыхание.

У обезьяны шевелился каждый палец, каждый сустав; брови, веки и губы кривились в странные гримасы. Но обезьяна все-же была мертва!

— Пульс — 15… 16… 27…

— Что?! — воскликнул я.

— 39 — повторил Уоттон.

Поборов отвращение, я схватил лапу обезьяны. Мне показалось, что она стала мягче и теплее. Волосы у меня на голове зашевелились и мороз побежал по коже.

— Она уже жива! — крикнул я и вскочил, инстинктивно вцепившись в плечо профессора. — Нет! Это галлюцинация! Это сон — и больше ничего! Но обезьяна дышала! Дышала!!.

Она стала теплой и иногда моргала. Уоттон перевел ток на самую слабую цифру, но приток сыворотки оставил тот же.

Обезьяна уже не дергалась — она ровно дышала и смотрела на нас такими осмысленными глазами…

Не помню, сколько прешло времени. Для меня время остановилось! Но факт! Поразительный факт!