Мир приключений, 1923 № 04

Несколько минут я поговорил с ними о делах эскадрона, все время внимательно изучая бесстрастное лицо Тревора. Кажется, он заметил это: два или три раза усмешка скривила его губы, но глаза оставались серьезными и усталыми. У него были темно-синие глаза, и когда я шел через плац, я все время видел их перед собою, хотя я и не молоденькая девушка, восхищающаяся глазами мужчины. Наш разговор не разъяснил ничего; этот человек оставался для меня загадкой.

Несколько дней спустя я ужинал в офицерской столовой. За нашим столом сидел капитан Блентон, из другого эскадрона, страстный любитель крикета. — Бедняга погиб на войне… — Разговор вертелся вокруг крикета, но я не принимал в нем участия. Я мало понимаю в этой игре и вряд ли суме к отличить, каким концом лопатки надо подбрасывать мяч.

— У «бульдога» завелся игрок, — донесся до меня через стол голос Блентона. Должен вам сказать, что я отзываюсь на это прозвище по некоторым основаниям, о которых нет надобности упоминать здесь. — Я говорю о сержанте Треворе из вашего эскадрона, старина, — повернулся он ко мне. — Я видел его сегодня вечером у сетки.

— Хорошо играет? — спросил я.

— Дорогой мой, лучшего игрока не было в полку уже много лет.

— Кто это? — спросил командир полка, прислушавшись к разговору.

— Сержант Тревор в эскадроне. А, полковник. Я видел, какой играет. Ни один солдат не сравняется с ним.

— Вы говорили с Тревором? — с любопытством спросил я.

— Да. Он показался мне на редкость несообщительным. Я спросил его, где он выучился крикету. Он замялся и отвечал, что часто играл в деревне до поступления в армию. Больше я ничего не мог из него вытянуть; почему он не играл с нами в Джобурге, «бульдог»?

— Очень просто: он поступил в полк всего два-три месяца тому назад.

— Хотел бы я иметь побольше парней из его деревни, — заметил Блентон. — С ними у нас дело пошло бы на лад.

После ужина я поймал Филипа Блентона в передней.

— Ваше мнение о Треворе, Филип? спросил я просто.

Он остановился и задумчиво откусил конец своей сигары.

— Мнение о Треворе, как об игроке в крикет, — сказал он, — или просто, как о человеке?

И то, и другое, ответил я.

— Видите ли, я глубоко убежден, что он выучился играть в первоклассной школе… Что он за человек? Я обменялся с ним всего несколькими фразами, но мне кажется, что его место здесь, в офицерском клубе, а не в солдатских бараках. Вы знаете его историю?

— Нет, ответил я. покачав головой. — Понятия не имею. Но мое впечатление сходно с вашим.

Так прошло несколько месяцев, а я ни на шаг не приблизился к разгадке. Часто приходилось мне говорить с Тревором, и всякий раз я пытался вырвать у него признание, которое осветило бы его прошлое. Но он был осторожен, как лисица, и замкнут, как устрица. Не знаю, зачем я вмешался в это дело; в конце концов, оно меня не касалось, но странный парень сильно заинтересовал меня. Он казался мне джентльменом до мозга костей, и я ничем не мог объяснить его присутствия в казармах.

И вот, в один прекрасный день, когда я уже потерял надежду, тайна осветилась сама собой. Утром Филип Блентон позвонил мне по телефону; он уехал на пару дней в имение по соседству, где должны были состояться крикетные матчи. Не могу ли я прислать к первому матчу сержанта Тревора? Лучший крикетист их партии, Картер, в последний момент не явился; он должен был приехать с поездом из Оксфорда, откладывать невозможно, и, если я не выручу, им грозит поражение.

Я послал за Тревором и спросил его, не согласится ли он принять участие в матче. На секунду глаза его вспыхнули; потом он покачал головой.

— Нет, благодарю вас, сэр, — сказал он спокойно.

— Вы подведете капитана Блентона, Тревор, — заметил я, — Он так надеялся на вас.

Я затронул чувствительную струну, но мне хотелось во что бы то ни стало сломить его упорство; я сам собирался поехать на этот матч, и мне нужно было увидеть Тревора в новой обстановке. С минуту поколебавшись, он согласился и вышел из канцелярии. Я последовал за ним. В передней висело старое разбитое зеркало. Открыв дверь, которую он захлопнул за собой, я увидел сержанта Тревора, внимательно изучающего в зеркале свое лицо. Одной рукой он прикрыл усы и, казалось, о чем-то размышлял. Услыхав мои шаги, он обернулся, и с минуту мы молча смотрели друг на друга. Командир эскадрона и сержант исчезли; остались только двое мужчин. В передней не было ни души. Повинуясь бессознательному импульсу, я подошел к нему и положил руку ему на плечо:

_{Я подошел к нему и положил ему руку на плечо.}　

— Слушайте, друг мой, — сказал я, почему вы боитесь, что вас узнают?

— У меня есть основания продолжать то, что я начал, майор, — ответил он спокойно. Ничего позорного я не скрываю.

Послышались чьи-то шаги. Тревор вздрогнул, отдал честь и вышел.