Мир под оливами

СЕРГЕЙ МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ

Дитя двенадцатого года:
В шестнадцать лет — Бородино!
Хмель заграничного похода,
Освобождения вино.
«За храбрость» — золотая шпага,
Чин капитана, ордена.
Была дворянская отвага
В нем с юностью обручена.
Прошел с боями до Парижа
Еще безусый ветеран.
Я победителем вас вижу,
Мой капитан, мой капитан!
О, как мечталось вам, как пелось,
Как поклонялась вам страна!
…Но есть еще другая смелость,
Она не каждому дана.
Не каждому, кто носит шпагу
И кто имеет ордена, —
Была военная отвага
С гражданской в нем обручена:
С царями воевать не просто!
(К тому же вряд ли будет толк…)
Гвардеец Муравьев-Апостол
На плац мятежный вывел полк!
«Не для того мы шли под ядра
И кровь несла Березина,
Чтоб рабства и холопства ядом
Была отравлена страна!
Зачем дошли мы до Парижа,
Зачем разбили вражий стан?..»

Вновь победителем вас вижу,
Мой капитан, мой капитан!
Гремит полков российских поступь,
И впереди гвардейских рот
Восходит Муравьев-Апостол…
На эшафот!

«НЕУДАЧНИКИ»

…Вернули тех, кто в двадцать пятом
В Санкт—Петербурге, в декабре,
На площади перед сенатом
Войска построили в каре.
Теперь их горсточка осталась:
Сибирь и годы — тридцать лет!
Но молодой бывает старость,
Закат пылает как рассвет.
Непримиримы, непреклонны,
Прямые спины, ясный взгляд.
Как на крамольные иконы,
На старцев юноши глядят.
Нет, их не сшибли с ног метели,
Они не сбились в темноте.
Но почему так одряхлели
Их сверстники — другие, те,
Что тоже вышли в двадцать пятом
На площадь в злой декабрьский день,
Но после… Ужас каземата,
Громадной виселицы тень,
Бред следствия, кошмар допроса,
Надежды тоненькая нить.
Они сломились…
Все непросто,
И не потомкам их винить…
Ошибки юности забыты,
Пошли награды и чины.
Они сановники, элита,
Они в монарха влюблены!
Все больше ленточек в петлицах,
Не жизнь — блистательный парад!
Но отчего такие лица:
Увядший рот, погасший взгляд?
Ах, что с «удачниками» сталось?
Ответа нет, ответа нет…
А рядом молодая старость,
Закат, похожий на рассвет.

ЯЛУТОРОВСК