«Потому что, если ты пойдешь на это, мы уже не будем по одну сторону, баран!» – хотел сказать Корыцкий. Может, формально он и не подчинялся Якубовскому, но в краковских службах на самом деле не было людей, которые тем или иным образом не работали бы на Галицийские железные дороги. Даже внешняя независимость от генерала мало что меняла.
– Так или иначе, я служу этому городу, – пояснил он, надеясь, что этого будет достаточно. – На данный момент этот парень – существенная часть этого города. Понимаешь? Это не какой-то там выскочка. Это тип, который тут всем заправляет, а что хуже – его цели совпадают с целями людей, на которых я работаю.
Корыцкий добился только того, что Мирослав разозлился. Хотя выражение его лица ничуть не изменилось, глаза теперь блестели такой яростью, что Серый, охраняющий Корыцкого, отвлекся от поглощения супа, который получился в результате сливания остатков всех приготовленных за неделю супов, и потянулся за палкой, что всегда была у него под рукой.
– Они убили больше тысячи людей, – напомнил Кутшеба голосом, в котором слышалась едва сдерживаемая ярость. – Даже если они умерли уже не на твоей территории.
Поезд, который из-за них сошел с рельс в центре круга из свиной крови; Велицкая торговая площадь, причинам разрушения которой никто не уделил достаточно внимания якобы потому, что там исполнилось давнее пророчество; и наконец, сгоревший приют вдали от Кракова, на краю деревни, лежащей за границами территории Корыцкого. После каждой из этих трех катастроф власть Якубовского только росла. А Корыцкому запретили заниматься этим делом.
– С тех пор он поумнел, – ответил он Кутшебе, в отличие от которого еще владел своим голосом, хоть и чувствовал нарастающую злость.
Почему монстр из социальных верхов должен избежать участи, которая постигла таких же монстров из низов? Ответ был прост: потому что таковы вечные законы этого мира. Так было до Предела, во время него и будет всегда. А он слишком долго жил в тени большой политики, чтобы тратить нервы на дела, с которыми не в состоянии справиться. Он хорошо знал свое место.
– Не только мы напали на его след. Кое-кто поговорил с ним и объяснил, что такие аварии не должны происходить вблизи Кракова или Львова.
– Этого достаточно?
Этого было бы достаточно, если бы не дети. Подлец сжег их живьем, чтобы накормить ужасное божество их болью.
– Скажу так, Мирек, я не смогу помочь тебе добраться до него. Найди способ его выманить. Как можно дальше отсюда. Так, чтобы я был не способен тебе помешать.
– Это всё, на что я могу рассчитывать?
– Я тебя не выдал, но они уже знают, что на них кто-то охотится, и дергают за нужные ниточки. Для нас обоих будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться. На прощание скажу тебе только одно: у каждого есть враги, даже у самого могущественного человека в мире. Найди его врагов, Мирек, потому что сам ты не справишься. Ты для него никто, и я для него никто, и оба мы вместе взятые – тоже никто. Найди кого-то равного ему – может, тогда у тебя и получится.
– Посоветуешь кого-то? – спросил Кутшеба, вставая.
– Я? Я не знаю таких влиятельных людей. Но я бы на твоем месте обратил внимание на краковского марсианина. Я где-то читал, что Якубовский когда-то выжил его из Городского совета.
Кутшеба кивнул.
И ушел.
Не прощаясь.
– И пожалуйста, если снова захочешь оставить за собой гору трупов, сделай это настолько далеко, чтобы я ее не увидел! – прокричал ему вслед Корыцкий.
Одиннадцать тел в белых платьях, с закрытыми фатой лицами, окружало стол, превращенный в алтарь, на котором лежала распростертая двенадцатая невеста. Ладони убитых девушек были прибиты к белой столешнице, а тела разложены словно лучи, расходящиеся от стола. В этом круге всё еще зияла дыра – место для последней жертвы.
Черномор ругался, вопил, но толком ничего не мог сказать. Привязанный к стулу, лишенный бороды, он был бессилен. Все его слуги теперь слушались нового господина, чародея, который оказался сильнее Черномора.
Мочка кружил вокруг стола верхом на огромном волке со светло-золотыми глазами.
Он рассказывал зверю о своем видении, о могуществе технологий, соединенных с магией. Проклинал своих спутников, предавших его тогда, испугавшись силы Вековечной Пущи и беспечно бросив «Баторий». Кутшеба не обращал на него внимания.