Мир львинов

— Так она на тебя кинется, — заспорил было Мрах. — Она ж голодная!

— Не кинется, дурья твоя голова. У нее лапы затекли.

Но Мрах все еще сомневался: — А как она тогда убежит?

— Ползком, если жить захочет. — Эрих зевнул. — Часовой заснет, и начнем.

Время шло. В лагере охотников было тихо. Часовой по-прежнему сидел у костра, погруженный в мысли, но, похоже, начинал клевать носом. Его голова клонилась все ниже и ниже…

— Пора. — шепнул Мрах. В его руке был зажат острый кусок кремня.

— Удачи. — друзья крепко обнялись, и Мрах полез на равнину. С легкостью преодолев обрыв, он нырнул в густую траву и растворился темноте.

Не зря отец- львин порол своего сына, ох не зря — Мрах крался совершенно бесшумно, ни одна травинка не шелохнулась, ни один камушек не хрустнул под его ногой…

Добравшись до того места, где, по словам Эриха, лежала пленница, львинок замер ненадолго, прислушиваясь, но повода для тревоги не было — из лагеря охотников по-преж-нему доносился дружный храп. Успокоенный, Мрах ужом соскользнул в овраг и сразу же наткнулся на львицу. Та хрипло дышала, жадно нюхая воздух, потом вдруг призывно мяукнула и, извернувшись, лизнула мальчика в лицо. Не ожидавший подобного, Мрах отшатнулся и упал на песок, в недоумении глядя на связанную хищницу. Может, она с ума сошла в плену, от голода и жажды? Издавая нежные мурлычащие звуки, львица продолжала тянуться к нему…И тут до мальчика дошло — котенок! Их запахи смешались! Сразу перестав бояться, Мрах со всей возможной поспешностью перерезал стягивающие ее лапы веревки. Эрих оказался прав — понадобилось немало времени, прежде чем хищница, наконец, сумела кое-как подняться и проковылять за мальчиком в заранее приготовленное в тростниках убежище. Там изголодавшуюся львицу ждала еда — пара убитых гусей, и, конечно же, котенок и Эрих.

Радости мохнатой матери не было предела. Совершенно не удивленная появлению у нее еще двоих детей, она облизала всех, и, насытившись и вдоволь напившись из реки, легла, утомленная. Мальчики вскоре присоединились к ней, предварительно заметя следы: теперь их убежище стало надежно скрыто от посторонних глаз. Задолго до наступления рассвета все четверо крепко спали.

Глава 10. Неожиданный союзник

Варму с раннего детства отличался от остальных детей племени. Своего первого оленя он нарисовал на стене пещеры в три года. Случайно проходивший мимо старик-шаман поразился четкости изображения и начал присматриваться к мальчику. Когда Варму исполнилось шесть, шаман взял подающего надежды ребенка в обучение. Талантов, необходимых шаману, у Варму не обнаружилось, зато он проявил поразительные способности к врачеванию, с легкостью запоминая названия трав и способы приготовления из них лекарственных отваров и мазей. В десять лет мальчик умел уже не меньше своего учителя, а в четырнадцать — превзошел его. Никто не умел так аккуратно зашивать раны, совмещать сломанные кости и накладывать шины, но соплеменники уважали юношу не только за талант целителя. Да, раны, которые он лечил, почти никогда не воспалялись, а переломы срастались на удивление ровно…И все же, не это было главное: в Варму жила душа художника. Рисунки, татуировки, статуэтки и даже инструменты, сделанные его руками, поражали воображение живостью сюжетов и тонкостью проработки. Женщины жаждали заполучить украшения его выделки, а на межплеменном торжище за его произведения, не скупясь, давали редкую соль, красивые камни, бивни мамонта и даже чудесную ткань, сотканную далекими мастерами из волокон растения под названием лен. Эта ткань была мягче любой шкуры, легко впитывала испарения тела, была незаменима летом, когда жаркое солнце нещадно палило, и ценилась очень дорого — местные племена не владели искусством ткачества.

Да, Варму родился художником. Его глаз подмечал невидимое другими, а руки с легкостью переносили увиденное на любую подходящую поверхность, будь то пещерный свод, кость, камень или человеческая кожа. Он творил, как дышал — не уставая и не раздражаясь, и каждый раз, заканчивая очередное произведение, чувствовал радость и опустошение. Но ненадолго — уже через пару часов новый замысел рождался в его голове, и руки сами тянулись взять необходимое… Так проходила его жизнь — в бесконечном поиске и созидании. И Варму был счастлив.

Но случались и периоды застоя. Тогда, закончив очередное украшение или рисунок, юноша вдруг впадал в глухую тоску. Все валилось у него из рук, не прельщали ни резцы, ни краски. В подобных случаях, промаявшись несколько дней, Варму молча собирал свой походный мешок и, никому ничего не объясняя, уходил из стойбища на некоторое время, а возвращался, полный идей, которые спешил воплотить в изображения. Его душа нуждалась в новых впечатлениях, а где еще получить их, как не в походе?