Мир, который сгинул

Когда Трент велел водителю бросить нас черт-те где, второй задний носильщик был на грани совершения тяжкого греха. Он явно хотел задать вопрос. Именно так я определил, что он тоже новенький. Лейтенант, сидевший в джипе, совершенно лысый и сделанный, по видимому, из слоновой кости и пергамента, просто вышвырнул его на улицу. Трент со вторым передним носильщиком переглянулись, будто говоря: «Вот с каким дерьмом приходится нынче работать», и мы спрыгнули на песок. Джип с ревом укатил, и все успокоилось. Вокруг почти тихо, только на фоне далеких взрывов слышится странный, уютный шум, какой обычно издают домашние питомцы: топ-топ-топ ба-бу-бу-да-буум (только это не животные, а маленькие разрывные снаряды). Топ-топ-топ. Целое стадо питомцев (бум! – этот уже ближе), и все бегают вокруг, а в карманах у них, похоже, мелкие монеты или колокольчики на шеях, потому что слышится едва уловимое тинь-дилинь. Никаких животных здесь быть не должно. Тут опасно.

Тащу носилки. Иду за Тобмори Трентом.

Мы выбегаем за угол, взбираемся на небольшой подъем, и вокруг становится гораздо, гораздо шумнее. Мы – в городке, где множество людей с большим оживлением и наугад убивают друг друга. Дым уже не поблизости, а всюду. Мимо носятся какие-то штуки – оказывается, пули, а я совсем не пригибаюсь (Ма Любич пришла бы в бешенство), но в меня и не попадают. В Тобмори Трента тоже, хотя это выше моего понимания: он не столько забывает уклоняться, сколько решил не вертеть головой наудачу – предпочитает не играть в такие лотереи. Топ-топ-топ вокруг нас издают не тысячи котят, забравшихся в лоток – валится со стен каменная кладка. Весь город словно построен из песочных часов: песок сыпется вниз, и когда в верхней половине ничего не останется, город станет на этаж короче и по большей части рухнет. Минут эдак через восемь.

Трент ведет нас в переулок, где воняет мочой, кожей, жареным мясом, горящей резиной и чем-то еще, чему мои животные инстинкты вовсе не рады. По неясной причине никому не пришло в голову тут пострелять, и, если не считать случайных сквозных пуль, это самое безопасное место в городе. Дома красивы своей обреченностью. Построенные из песчаника и цемента, выглядят они современно и вместе с тем старомодно – мол, ну да, плиты ворочали подъемным краном, но сами дома точь-в-точь такие, как сотни лет назад, когда главным строительным материалом была грязь. Иногда попадаются большие квадратные постройки (фабрики, отели или многоквартирные здания), сделанные из того же цемента, но похожие на угловатых подростков, ноющих, какое все вокруг старое, маленькое, скучное, ничего интересного не происходит, и – боже! – почему здесь нет торговых центров? На некоторых даже красуются рекламные щиты, но, что они рекламируют, неясно. Впрочем, на моей родине тоже полно вывесок, которые без текста не имеют смысла… И тут какой-то кретин начинает бомбить город.

К этому выводу я прихожу потому, что мои ноги трясутся, как желе, здания вокруг вздрагивают, а один рекламный щит валится набок, и половина улыбчивого лица пробивает крышу жилого дома, за которой видна пустая кухня с кровью на стене. Потом что-то грохочет, и Трент предлагает остановиться, хорошенько все обдумать и понять, что стряслось, мать вашу. У врага артиллерии нет, значит, любые бомбы, падающие на город, – наши собственные и, пока мы здесь, падать не должны. Какая-то старуха (или опасный повстанец, переодетый старухой), а скорее просто женщина средних лет в лохмотьях, которой нужно срочно принять ванну и провести пару месяцев в мирном месте, трогательно машет нам рукой и велит убираться прочь.

Над головой что-то вспыхивает. По-видимому, это бомба, падающая между отелем «Американская Касабланка Рика» (название явно посягает на авторские права, но здесь уже нарушено столько прав, что за чью-то интеллектуальную собственность волноваться глупо) и магазином игрушек. У обоих зданий большие стеклянные фасады, которые еще не успели превратиться в песок. Вспышка очень яркая, и я завороженно останавливаюсь на месте. Стекла выгибаются и лопаются.

Трент сшибает меня с ног, и мы вместе падаем на стену разрушенной прачечной. Он считает. Раз, два, три… мимо со свистом пролетает облако лезвий, разбитого стекла, которое вспарывает землю, звякает об опоры навесов и легко разрывает брезент. Осколки – некоторые размером с крошку рыбьего корма, другие с тарелку – падают вокруг нас.

– Пронесло, – беззвучно, одними губами произносит Трент. Или кричит, а я просто оглох.