Мир, который сгинул

Теперь Элизабет смотрит на меня с некоторой напряженностью. Слава богу, она уже сняла усы – мерзкий клочок крысиной шкуры, и личико у нее такое хорошенькое. Костюм доктора Андромаса (если знать, что надет он на женщину) весьма соблазнителен и даже откровенен. Глубокий узкий вырез. Белая кожа и темные глаза. Когда я втягиваю воздух носом, то чувствую запах мази. Когда вдыхаю ртом, по-прежнему ощущаю на губах вкус Элизабет. Лучше дышать ртом. Мы молчим. Сейчас может произойти что угодно. Такие моменты редко бывают в жизни, и пару из них я по глупости или нерешительности уже упустил. Не знаю, что случится на сей раз. Не знаю, чего хочу.

– Существует древний обычай, – выговаривает Элизабет, – насчет спасателей и спасенных.

Она пригибается близко-близко, так что я вижу только ее лицо. Мой голый левый бок жарит обогреватель, и тело Элизабет закрывает меня от тепла, принося прохладу. На мою грудь ложится хлопок Андромасова костюма, а под ним я чувствую Элизабет Сомс. Она легкая, воздушная, и упругость ее тела требует моего внимания.

– Когда спасатель и спасенный отходят после случившегося, последний падает на колени и восклицает что-то вроде: «О, как же мне тебя отблагодарить?!» Тогда первый набрасывается на него и любит со всем возможным тщанием и усердием. Конечно, учитывая стрессовые обстоятельства, им можно дать некоторую поблажку и заменить экстренное совокупление вдумчивым и длительным актом в дальнейшем, когда все опасности минуют. И вот я спросила себя, отдашь ли ты дань этой старой доброй…

Чему именно я должен отдать дань, она не говорит: я притягиваю Элизабет к себе и запечатываю ее губы своими, а ее руки жадно принимаются за дело. Сильные и длинные, они обвивают мои плечи, и если в пределах слышимости еще остались голуби, не спугнутые моими криками боли, то теперь они точно улетают на соседнюю крышу.

Выходит очень славно.

Позже, когда мы закутываемся в одеяла и пьем горячий шоколад, подогретый над электрическим камином, Элизабет смотрит на мою руку и говорит:

– Хм.

– Хм?

– У тебя след остался.

– Где?

Она показывает. И действительно, на моем плече странный отпечаток Пистлова ботинка, а в центре почти клеймо, оставленное набойкой каблука. С моего угла зрения оно похоже на полумесяц или на тарелку супа с ложкой. Где-то я такое видел… Это же пистоль!

В печальном свете Затонувшего Перепутья сверкала не запонка, не серьга и не брелок, а потерянная набойка Гумберта Пистла.

Он там был. И не просто был. Чудовища не гуляют при свете солнца.

– Кто он? – спрашиваю я. – Кто такой Гумберт Пистл?

– Я точно не знаю. Но знаю, кем он был.

– Кем?

– Смитом, – отвечает Элизабет.

Смит. Смит – это Пистл и враг мастера У. Пистл – это Смит, и ему ничего не стоит меня растоптать. Шифу Смит, стало быть. Шифу Гумберт. Предводитель ниндзя, которых иногда называют Обществом Заводной Руки. Заговорщик. Разработчик вражеских планов. Человек, по приказу которого ниндзя хотели убить родителей Гонзо и напали на него во время пожара, потрясшего мир. Саботажник. Убийца. Вопрос cui bono больше не стоит. Но появился другой: зачем?

– Расскажи мне про него.

И Элизабет рассказывает.

Представьте себе дом с белым фасадом и арочными окнами. Трехэтажный, поросший плющом и глициниями, точь-в-точь из французской книжки сказок. Дом очень старый, построенный в те времена, когда такие дома не считались роскошью, а были просто респектабельными. Им владеет та же семья, что и прежде. Они так и остались просто респектабельными, и у них нет других домов, самолетов и яхт (если не считать надувной лодки, прислоненной к стенке садового сарая). Дому не помешает частичный ремонт: хорошо бы заново побелить западную стену и починить сточные трубы, из которых в дождливую погоду вода льет на овощные грядки и валит помидоры. Впрочем, это пустяки. Толстые стены не пропускают шум, а помидоры уже давно привыкли к подобным унижениям.

Когда-то в этом роскошном доме жил мальчик с обидным именем. Он хранил свои вещи в большом дубовом, окованном железом сундуке, который достался ему от матери. Уходя в школу – а случалось это редко, – мальчик вынимал из сундука часть сокровищ и рассовывал их по тайникам, полкам и углам, а кое-что прятал под половицу за шкафом в своей комнате. Возвращаясь из школы, он собирал вещи обратно в сундук и мог быть уверен, что они в целости и сохранности.