Годом позже Гумберт Пистл сел в поезд и приехал к отцовскому дому – чудесному дому, где прошло его детство, – и сжег его дотла. Как выяснилось, внутри был человек. Гумберт Пистл понял это, лишь когда заметил в одном из окон темный силуэт на фоне огня. (Открывать окно в горящем здании не рекомендуется, что было наглядно продемонстрировано Гумберту, когда силуэт – стареющего, но по-прежнему крепкого мужчины – полностью поглотило пламя, и он исчез из виду.) Наблюдая за пожаром, Гумберт Пистл готовился к страшным тревогам и мукам совести, однако обнаружил, что все его тревоги, напротив, улеглись. Это было так колоссально, что не могло не иметь скрытого смысла, не быть частью великой, грандиозной системы. Глядя на языки пламени, Гумберт Пистл подумал, что видит малую часть устройства этой системы, слышит ее ход: неторопливый ритм, бесконечное вращение. Музыки он пока не различал, но когда-нибудь обязательно различит.
В результате Элиард Раст обучил Гумберта Пистла медитации «Железная Кожа» и другому, более традиционному гун-фу Заводной Руки (само название общества говорило о совершенном механическом устройстве Вселенной), и опыт военной службы в сочетании с изощренной техникой и дьявольской выносливостью позволили Гумберту стать величайшим из равных.
В восхождении Гумберта Пистла на вершину Общества Заводной Руки не было бы ничего ужасного – разве что незавидная участь постигла одного потомственного врага, зарабатывавшего себе на хлеб преподаванием нелепого стиля Безгласного Дракона (основополагающим принципом которого было
Великий хаос Сгинь-Войны и Овеществления положил конец всему, что знал Гумберт Пистл. Случайно или движимые подсознательной тягой, мы разрушили уклад своих жизней, сократили численность популяции до крошечных островков человеческого обитания и сотворили мир, сама материя которого взаимодействовала с нашими мыслями. Гумберт Пистл, с тронутыми сединой висками и несгибаемый, как тис, уцелел, но пришел в ужас от разрушений, постигших планету. Увидев рассыпавшиеся шестеренки великой системы, Пистл захотел собрать механизм и вновь привести его в действие. Не он один. Мы все видели этот хаос и боялись его, но, вместо того чтобы подойти и понюхать, как сделали бы на нашем месте порядочные млекопитающие, порядочные
Гумберт Пистл в отчаянии скитался по новому миру. Всюду царила разруха. Чувство судьбы, посетившее его в Обществе Заводной Руки, испарилось. Но в один прекрасный день он увидел нечто обнадеживающее, великое и ужасное – а увидев, различил первые ноты искомой мелодии. Напевая ее про себя, он принялся строить новый мир – вокруг останков прежней финансовой системы и Общества Заводной Руки. Он назвал свое творение «Джоргмундом». В венах «Джоргмунда» тек ФОКС, который не подпускал к нам новое и возрождал старое.
Элизабет Сомс кашляет. Она говорила много и долго. Я наливаю ей воды из пластмассового ведерка в углу. Оно ужасного цвета шартреза, и потому Элизабет обернула его одеялами – в результате получилась штука из бедуинской «Икеи». Элизабет делает глоток и прижимается ко мне.
– Что он увидел? – спрашиваю я.
– Не знаю.
Вот он – краеугольный камень. Двигатель Гумбертовой машины,
– Мне надо попасть в Ядро, – говорю Элизабет Сомс.
Она не спрашивает: «А ты готов?» и не говорит: «Если тебя поймают…» (риторические эллипсисы совсем, совсем не в ее правилах). Она обдумывает последние события, взвешивает «за» и «против», в этом новом свете открывает глаза и решительно кивает:
– Хорошо.
Глава XV
До сих пор Великая Империя Ателье – континент моды и шика, поставщик разнообразных вечерних туалетов, визиток, галстуков, бабочек, смокингов и повседневных костюмов, – занимала на моей личной карте крохотный островок с наветренной стороны Никчемного архипелага. Там жили умелые, но бесполезные люди, изолированные от бурного течения настоящей жизни. Однако Ройс Аллен избавил меня от этих предрассудков. Портные жизненно необходимы. Ройс Аллен – передающая подстанция всех новостей и штормовых предупреждений, глас Истины для тех, кто в силу своей влиятельности обычно его не слышит. Люди его ремесла долгие годы исподволь спасали мир.