Мир, где тебя нет (СИ)

Присутствие жены было для Согрейна так ощутимо и узнаваемо, что вывело бы его из самых глубоких раздумий. На Кристалине был лёгкий кожаный нагрудник, совсем не сковывающий движений; запястья и предплечья защищали стальные, западной ковки наручи, бёдра покрывала пластинчатая юбка. Ярко сверкающая суть Кристалины была открыта взору мага, и в ней не было страха. Коган мог бы испытывать гордость, но ощутил горечь.

Не отягощаясь присутствием бесстрастного соплеменника, авалларка одарила мужа одним из тех глубоких и жарких поцелуев, что, на закосневший взгляд Когана, не д`олжно расточать за пределами супружеской спальни.

Поцелуй ещё длился, когда Согрейн, едва отстранившись, сжал плечи жены, мимодумно сожалея, что в этот миг не может ощутить их тепло и нежность кожи.

— Выслушай меня, Криста, — твёрдо произнёс он, встретив и удерживая взгляд, что мог бы зажечь и камень. — Выслушай и, ради Выси, дай мне клятву в том, что я спрошу с тебя. Если погибну...

Чёрные авалларские очи яростно запламенели.

— Справлю по тебе славную тризну!

— Нет. Это — последнее, что ты должна мне, — возразил Коган, призвав на помощь всё отпущенное ему спокойствие и силу убеждения. Он вырвет у Кристы эту клятву, иначе не будет ему покоя, а ведь человек, идя на смерть, должен иметь уверенность, пусть даже она единственное, чем он обладает. — Если увидишь, что всё кончено, в тот же миг уходи. Обещай: наша дочь не останется сиротой.

Он знал, как нелегко ей смирить свою гордость. Наконец Кристалина кивнула, но он потребовал, чтобы княжна обещалась вслух. Она дала ему это слово.

Минутой после Криста присоединилась к подругам. Мельком увидев среди них Диану, Коган припомнил, что последний день хранительница всё твердила про чёрные крылья. Но сколько наставник Магистра ни донимал её расспросами, девушка не могла прибавить к туманному посулу ничего толкового, так что Коган махнул рукой на безнадёжное предприятие, рассудив про себя, что тут одно из двух: либо хранительница узрела, что к их наземным бедствиям впоследствии прибавятся ещё и летающие твари, что, по сути, не столь важное предупреждение, поскольку, чтобы доконать их, достанет и первых; либо она видела сон наяву, как то случается с доведёнными до изнеможения людьми, и тогда в нём вовсе нет никакого смысла.

А вот в чём Коган был убеждён с большой степенью вероятности, так это в том, что, возвратившись, Демиан снимет с него голову за то, что вообще позволил хранительнице выйти на стену, но, знает Высь, выбирать не приходилось. Коган не единожды ловил себя на том, что взглядом ищет в рядах защитников тех из них, кто уже покинул те ряды навеки.

А после забылось всё, словно оставленное за рубежом: и скорбь, и усталость, и сомнение. Рождённые по ту и по эту сторону Железных гор, и в самих их недрах, отмеченные даром и не наделённые им — все они сплотились в единый щит, но, видит Высь, нынче этого было недостаточно. В эти минуты душу Когана облегчала единственный мысль: на сей день в Телларионе оставалась лишь горстка женщин, жён, доныне не пожелавших покинуть своих мужей. Криста и другие ведьмы сумеют увести их, а защитники полягут все до единого.

В краткую передышку Коган обернулся, отыскивая взглядом жену, которая, конечно же, не покинет стены по собственной воле, но лишь подчинившись его последней просьбе. И увидел, но не Кристу, а вернувшегося в атакованный город — в горячке творимого вокруг Коган не брался ответить, когда — ученика.

Когана отделяло от него немалое расстояние, но Магистр стоял на наивысшей точке укреплений, точно пытался удержать падающее небо.

Магистра мудрено было обойти взглядом. Дар Демиана был так силён, что видим глазами не-магов, но, чтобы понять видимое, нужно самому быть магом. И дар Магистра ещё сиял, как серебро, и разил, как сталь, но чистое мерцание замутилось, как замутняется пребывающее в небрежении оружие, как ржа изъязвляет и крошит металл. И подобно тому, как возле хранительницы собиралась чистая энергия, так Магистр вытягивал из мира силу, но не пропускал через себя, как Диана: с ним сила эта исчезала в никуда, точно он был пересохший колодец, достигающий сам`ой Бездны.

И только маг, осознав, что он видит, испытал бы во всей полноте тот ужас омерзения, что заполнил осознавшего Когана.

— Вот и чёрные крылья! — воскликнул кто-то из ближних товарищей, чей слух также не обошло расплывчатое пророчество.

Некоторые, заслышав это, засмеялись; и смех и шутка подобали объединявшему их всех положению обречённых.

И действительно: от полузанавешенной мокрым туманом гряды Чёрного леса приближались разрозненные тучи граллов, пока не более внушительные, чем тучи мошкары. Кто-то из авалларов, не прерывая боя, вплетённую в ритм дыхания, затянул песню; чуть погодя из рядов сыновей Железных гор им ответили — дивно созвучной мотивом, но со словами родной для них речи.

И Коган, не зная её ни на подгорном, ни на авалларском, ясно понимал: эта песнь — та, что не поётся дважды.