Всё чаще он видел сны, которые лишь с большой уступкой можно было назвать снами. Он непрестанно чувствовал, как то, что составляло его суть, поддаётся, разрушается, подобно тому как распадается нечто физическое, подвергаясь губительному воздействию. Как эти пустоты наполняются чуждым, тем, что продолжает это постепенное, замедленное, но неотвратимое разрушение.
В этих так называемых снах Демиан мало того что не был собой: в них он был как бы рассеян; естественный для человеческого рассудка единственный угол зрения распадался на множество одновременно действующих наблюдателей. Он становился вездесущим: множеством причудливо видящих глаз, несметным числом жадных ртов — легионом отдельных частиц, составляющих некую извращённую целостность.
Он уже настолько мало принадлежал этой жизни, настолько свыкся с осознанием того, что ему не придётся сохранить ни свой разум, ни свою душу, что более не опасался вглядываться в Бездну. Напротив, как тот, кому нечего терять, он изучал открывшиеся ему глубины с самозабвением учёного. Теперь, когда мир привычных вещей, мир человеческой нравственности и ясных ориентиров всё больше отдалялся, когда каждый вздох приближал его к окончательному превращению в то, против чего он боролся всю сознательную жизнь, он хладнокровно стремился к познанию природы тьмы. Это было подобно погружению на глубину, и с каждым разом запас воздуха всё сокращался, а поверхность отдалялась. Однажды он просто не сумеет выплыть.
Чуждые человеческому порывы, раздробленное, рассеянное сознание... нечто,
Дрожащие, рассеянные, накладывающиеся образы.
Лежащая поверх простыней загорелая кисть подрагивает. Длинные пальцы сминают ткань, словно в миг наслаждения или в приступе боли. Губы спящего мужчины сжимаются, между тёмных бровей двумя насечками шрамов проступает морщина.
Бесконечно сменяющиеся, бессвязные образы.
"Нет. Связь есть. Я знаю".
"И найду его".
"Нет".
"Пошёл ты..."
Бессвязные... Рот наполняется слюной. Мучительная резь в желудке. Спазмы скручивают внутренности. Голод. Да,
К голоду добавляется боль, боль сменяется яростью. Кровь на губах. Кровь на руках. Кровь...
С губ спящего срывается стон. Вошедшая в спальню девушка делает порывистое движение навстречу и в смятении замирает у порога.
Зло, великое и малое, ничтожная подлость и коварство, потрясающее основы бытия, — все лики зла проходят перед его глазами. Он примеряет на себя каждую из этих личин, его глаза смотрят из прорезей миллиарда масок.
Зло — копошащаяся липкая масса, и в эту скверну всё прибывает, как в компостную яму, — ручейки, струйки, капли. Из проклятий, из лжи и гнусности — вылепляются рыла. Кожистые крылья, осклизлые тела, клацающие пасти. Обретают форму и способности к передвижению — устремляются в мир.
К своим создателям.
Трей разыскал Магистра в недрах библиотеки, с упорством одержимого разоряющего полки. Груда раскрытых книг подбитыми птицами громоздилась на столе, некоторые упали, теряя страницы; Магистр лихорадочно продолжал ведомые ему одному изыскания, пренебрегая учинённым разгромом.
Трей в нерешительности остановился невдалеке, не зная, как реагировать на эту сцену в свете известной ему подоплёки происходящего.
Но Магистр не столь полно отрешился от действительности, как поначалу представлялось угнетённому видом друга и брата маркизу.
— Помоги, — отрывисто велел Демиан, не обернувшись.