Мир Феликса (СИ)

— Феликс удивлял меня, сколько я его знаю, но сегодня он шокировал по-настоящему. Я просто не могу уложить это в голове.

— Еще бы, в твоих руках погиб человек. — Настя смотрела на меня с сопереживанием.

— Да, но сейчас я не об этом. — Я подбирал слова, чтобы сформулировать свою мысль, которая была пока, скорее, эмоцией. — Феликс…, он хотел изменить мир к лучшему, по крайней мере, он искренне уверял меня в этом. По его идее, в мире, где все люди произошли от одного человека, не может быть несправедливости. Я видел в его плане создание идеального общества, он мог создать слаженный и эффективный глобальный разум. Но теперь эта картина рухнула, каждое из его порождений живет своей жизнью и готово грызть другим глотки ради своих личных целей. — Я задумчиво смотрел в окно и разговаривал как будто сам с собой. — Если подумать, только такой асоциальный, эгоистичный тип, как Феликс, мог догадаться заполонить собой всю планету.

Настя слушала меня внимательно, вникая в каждое предложение, удивительно, как весь этот сюрреализм укладывался у нее в голове.

— По-моему, дело не только в эгоизме. — Вдруг произнесла она. — Ему очень нужен ты.

— Все верно, — подтвердил я, — у меня есть знания, которые помогут ему быстро распространить вирус.

— Ты уверен, что это все? Ты гениальный биолог, но у него, наверняка, уже армия ученых, и он в силах сам разобраться со всей этой вирусной… наукой. И все равно, он охотится за тобой так яростно, будто от этого зависит его жизнь. Тут, явно, есть что-то еще.

— Я как-то об этом не думал.

И тут я отстранился настолько, что забыл, о чем мы говорили минутой ранее. Мой разум ушел от внешних образов и углубился в поиски ответов. Сложный вопрос предполагает сложный поиск — так я всегда считал. Что было нужно Феликсу, почему ради меня он был готов кромсать свои воплощения, у меня не было ни малейшей догадки. Не знаю, сколько времени провел бы я в размышлениях, если бы меня не пробудило Настино теплое дыхание над моим ухом. Я поднял голову и увидел ее блестящий и открытый взгляд. Этому взгляду я мог доверить любые переживания и секреты, даже те, которые доказывали мое безумие. Но в тот момент все грузные мысли безвозвратно таяли в ее тепле, они растворились полностью, когда наши губы соприкоснулись.

Мы не заметили, как закатное зарево сменилось ночным мраком, когда я посмотрел в окно, Настя уже спала крепким сном. Моя тревога окончательно растворилась в физической усталости, я просто слушал тишину. В укромном уголке посреди ночного леса я ощущал себя в другом мире, где не происходила вся эта безумная история, где не было этого человека, о котором не хотелось даже думать, где, возможно, не было никого, кроме нас.

Настя спала на белой простыне при свете лампы, чуть слышно посапывая. Ее неподвижное лицо было настолько прекрасным в этом состоянии, что можно было подумать, будто она намеренно позировала для меня. Но самым поразительным и будоражащим в тот момент для меня было представление о бескрайнем и красочном мире, который скрывался за ее закрытыми веками. В этом уникальном мире было бессчетное количество уголков для меня, и каждый был по-своему дорог. Она любила творить — ни у кого больше я не встречал такого таланта задевать чувства простыми и лаконичными рисунками, это было ее работой и ее тихой страстью — тем самым занятием, которое идет легко и с удовольствием. Она любила животных, в ее доме с раннего детства были питомцы, большие и маленькие, милые и страшные, но всегда любимые. Она могла привести больного бездомного пса домой, заботливо выходить его и найти ему хороших хозяев. Она умела шутить и смеяться над собой, любую житейскую неприятность, в которой другая девушка разрыдалась бы в панике, она принимала со здоровым смехом. Темные эмоции и прочий негатив сходили с нее, как с гуся вода. А как она танцевала…, ее пластика будоражила мои мужские струны, каждый раз выводя меня из равновесия. Вечерами она любила погружаться в книги, мои объятия в эти моменты делали ее счастье полноценным, и я был счастлив, когда физически чувствовал себя частью мира ее фантазий. Да, при всей ее практичности и приспособленности, она любила фантазировать, и не как многие девушки — о любви и семейной жизни — а, скорее, как мужчина — создавать странные гипотетические миры и смотреть на них со стороны, а иногда и погружать себя в них. Она была настоящим чудом человечности, добрым и веселым, ее Я — ее сознание было гениальным творением природы и общества, и я не мог допустить даже мысли о том, что кто-то сотрет это удивительное, выстроенное характером, воспитанием и творческим поиском, уникальное, нематериальное, но бесконечно ценное создание.

Я смотрел на нее маниакально привязанным взглядом, и это было абсолютно естественно. Как бы сильно мы ни любили своих близких, мы крайне редко осознаем всю глубину и ценность их индивидуальности. Что происходит там, под веками, мы никогда не сможем представить в полной мере, а все, что невозможно перенять, нам остается только принимать и верить, что это существует.

5. Карантин