Мир богов

Что?! Я ещё и пою? Быть такого не может! Да у меня каждый раз перехватывало горло и оттуда вырывалось всё что угодно, но только не пение. В детстве, сколько я ни пыталась, у меня ничего не получалось. Я хрипела, сипела, завывала, но не пела и вдруг! Чудеса, да и только!

Самое удивительное, похоже, у меня неплохо получалось, если судить по реакции Рудры. После сложнейшей рулады, которая меня саму проняла аж до печёнок, бесстрастное выражение на его лице уступило место светлой грусти. Когда я пропела ещё один любовный призыв и протянула к нему руки, он присоединился к моему танцу.

Индийский бог оказался великолепным танцором и певцом. Он смотрел на меня с такой нежностью, что я была готова в него влюбиться… Вот только он любил не меня, а ту, что завладела мной и теперь молила его о снисхождении. Мой голос дрожал от её слёз, тело изнемогало от её желания, но я между ними была всего лишь посредницей.

Чужая страсть змеёй проникла в моё сердце и притаившийся там осколок льда снова шевельнулся. Захваченная вихрем эмоций я и не заметила, как вновь оказалась под властью Антероса. Отравленная его зельем я смотрела на Рудру, а видела своего рогатого принца. Это Лотико держал меня в объятиях и уже не прислужница, а я умирала от любви, готовая обратиться в прах ради его благосклонного взгляда…

Что?! Принести себя в жертву обманщику, что надругался над моим сердцем и отнял надежду на счастье? Не бывать этому! Прочь, змей-искуситель! Как смеешь ты шипеть на меня?

Я поймала метнувшуюся ко мне змею и крепко стиснула пальцы. Вертись сколько угодно, от меня не вырвешься!

— Такота-дота, пожалей мою прислужницу, — попросил Рудра смиренным голосом. — Не вини её, она всего лишь хотела защитить меня.

Придя в себя, я глянула на него, а затем на придушенную кобру, извивающуюся в моей руке.

— О! — я ослабила хватку и, привстав на цыпочки, повесила змею обратно Рудре на шею. — Извини! Надеюсь, я не слишком её помяла, и она оправится…

— Такота-дота!

— Что такое? — вопросила я и вздохнула, видя, что музыканты исчезли. — Я так понимаю, представление окончено. Ну и как ты оцениваешь мой танец?

— Он бесподобен! — воскликнул Рудра, глядя на меня сияющими глазами, причём всеми тремя.

Слава богу! Значит, мне не грозят колотушки и половина ободранного лица. По такому поводу не мешало бы напиться и хорошенько закусить, а то от голода у меня уже подвело живот.

— Если мне не изменяет память, кое-кто обещал угостить меня ужином… — намекнула я, но не успела договорить, как оказалась за низеньким столом, заваленным всевозможными яствами.

Чего там только не было! Мясо, птица, рыба и прочие дары моря и земли — во всех видах и формах. К ним прилагались горы белоснежного риса и туча золотых плошек, чьё содержимое мог признать только знаток индийской кухни. Боже, а какие ароматы! Как говаривал один мой бойфренд, за такую вкуснотищу можно родину продать.

Поскольку я умирала от жажды, то первым делом потянулась к стоящему поблизости кувшину, но он сам собой поднялся в воздух и невидимый слуга налил в мой кубок вина. Конечно, предпочтительней была бы вода или сок, но в гостях, тем более у бога, не стоило привередничать.

— Ну а я помню, что ты обещала мне постельные утехи, — напомнил Рудра, усаживаясь бок о бок со мной.

— Да? — удивилась я. — Вообще-то, речь шла об увеселениях и телесных утехах, о постельных не было сказано ни слова.

— В самом деле? — улыбнулся Рудра. — Разве телесные и постельные это не одно и то же?

— К телесным утехам с таким же успехом можно отнести танцы, а уж ими мы достаточно позанимались, — заявила я и плотоядно глянула на подрумяненную куриную тушку. Нафиг! Никаких утех, ни телесных, ни постельных, пока я голодна.

Стоило только подумать, что за царским столом сначала подавали жареных павлинов и лебедей, и ко мне тут же поплыли блюда с этими самыми павлинами и лебедями. Птички были будто живые, только глаза им заменяли драгоценные камни. Особенно жаль было лебедей.

— Нет! — я оттолкнула блюдо от себя. — Я не буду есть лебедей.

— Почему? — поинтересовался Рудра, лаская меня взглядом.

— Не хочу есть птицу, которая умеет любить так, как этого не умеем мы. Говорят, когда один из лебединой пары погибает, другой кончает жизнь самоубийством.

— Красивая легенда, — одобрительно кивнул Рудра и протянул мне здоровенный кусок баранины, насаженный на кинжал. — Ешь, моя прекрасная Шакти! Овцы всегда были жертвенными животными. Думаю, их мясо придётся тебе по вкусу.

— Спасибо, Рудра!

— Для тебя я Шива.

— Шива? — удивилась я. — Но Лотико назвал тебе Рудрой.

Всё с той же полуулыбкой на устах Шива-Рудра покачал головой.

— Такота-дота, ты совсем ребёнок, если не знаешь, что изначальные боги — это всегда единство противоположностей. Шива моя созидательная ипостась, а Рудра разрушительная.

— Понятно, — сказала я, хотя что мне понятно? Да ничего!