Мир без конца

– А такие рассуждения помогут тебе войти в милость к вышестоящим?

Лишь это мать и заботило. Она хотела, чтобы ее сын стал приором, затем епископом, архиепископом, даже кардиналом. Годвин хотел того же, но надеялся, что не столь циничен в своих устремлениях.

– Уверен.

– Хорошо. Но я не за тем к тебе пришла. Твоего дядю Эдмунда постиг тяжелый удар. Флорентийцы грозятся перебраться в Ширинг.

Годвин потрясенно ахнул:

– Дядя же разорится.

Впрочем, он пока не понимал, зачем мать пришла с этим известием к нему.

– Эдмунд надеется, что они останутся, если мы благоустроим шерстяную ярмарку, и прежде всего если снесем старый мост и построим новый, шире прежнего.

– Дай угадаю – дядя Антоний отказал?

– Да, но Эдмунд не сдается.

– Хочешь, чтобы я поговорил с Антонием?

Петранилла покачала головой:

– Его ты не переубедишь. Но если речь об этом зайдет на вашем общем собрании, ты должен поддержать новый мост.

– Пойти против дяди Антония?

– Всякий раз, когда старики будут отвергать дельные предложения, в тебе должны видеть вожака тех, кто ратует за новизну.

Годвин восхищенно улыбнулся.

– Мама, откуда ты столько знаешь про политику?

– Я тебе объясню. – Петранилла отвернулась и уставилась на большую розетку на восточном торце, перенесясь мыслями в прошлое. – Когда мой отец начал торговать с флорентийцами, видные горожане Кингсбриджа решили, что он выскочка. Они задирали носы перед ним и его родными и делали все, чтобы помешать ему осуществить его затею. Моя мать к тому времени умерла, я была подростком, и отец выбрал меня в наперсницы. – Ее лицо, обычно бесстрастное, словно застывшее, исказили горечь и обида; глаза сощурились, губы искривились, щеки горели от перенесенного некогда стыда. – Он понял, что не избавится от пренебрежительного отношения, если не подомнет под себя приходскую гильдию. И вот как мы решили действовать. – Петранилла перевела дыхание, будто вновь собирала силы для длительной войны. – Мы ссорили вожаков между собою, натравливали одну партию на другую, заключали союзы, затем их разрывали, беспощадно топили противников и использовали сторонников, покуда они были нам удобны, а потом бросали. Потребовалось десять лет, но в конце концов отец стал олдерменом гильдии и самым богатым человеком города.

Мать уже рассказывала Годвину о деде, но никогда еще не была столь откровенной.

– Так ты ему помогала, как Керис помогает Эдмунду?

Петранилла криво усмехнулась:

– Верно. Вот только когда Эдмунд перенял дело, мы уже стали видными горожанами. Мы с отцом поднялись на гору, а брату просто осталось спуститься по противоположному склону.

Их беседу прервал Филемон, вошедший в собор из внутреннего дворика. Высокий, с костлявой шеей, вышагивавший птичьей походкой, он нес метлу: в обязанности двадцатидвухлетнего служки входила уборка. Филемон казался взволнованным.

– Я искал тебя, брат Годвин.

Петранилла сделала вид, что не замечает его нетерпения.

– Здравствуй, Филемон. Разве тебя еще не сделали монахом?

– Не могу внести необходимое пожертвование, мистрис Петранилла. Я ведь из скромной семьи.

– Но ради благочестивых послушников аббатство не раз отказывалось от пожертвований. А ты служишь уже много лет, платят тебе или нет.

– Брат Годвин предлагал меня постричь, но некоторые старшие братья были против.

– Карл Слепой ненавидит Филемона, – вставил ризничий, – уж не знаю почему.

Петранилла пообещала:

– Я поговорю с моим братом Антонием. Он должен переубедить Карла. Ты верный друг моему сыну, и я хочу, чтобы ты стал монахом.

– Спасибо, мистрис.

– Ну что ж, ты, похоже, сгораешь от нетерпения сказать Годвину нечто наедине. Ухожу. – Петранилла поцеловала сына. – Не забудь, о чем мы говорили.

– Не забуду, мама.

Годвин испытал облегчение, как если бы грозовая туча прошла мимо, разразившись ливнем над кем-то другим.

Едва Петранилла отошла, Филемон выпалил:

– Епископ Ричард!

Ризничий поднял брови. Филемон умел вызнавать чужие секреты.

– Что ты выяснил?

– Он в госпитале, в одной из отдельных комнат наверху, со своей двоюродной сестрой Марджери!

Хорошенькой Марджери было шестнадцать лет. Ее родители – младший брат графа Роланда и сестра графини Марр – умерли, поэтому девочку взял под опеку Ширинг. Теперь он хотел выдать ее замуж за сына графа Монмута. Этот союз существенно укрепил бы положение Роланда как самого влиятельного аристократа юго-западной Англии.

– И что они там делают? – спросил Годвин, догадываясь об ответе.

Служка понизил голос:

– Целуются!

– Откуда ты знаешь?

– Я покажу.