Мир без конца

Еще Годвин узнал кое-что о пасынке Тома Строителя Джеке, зодчем Кингсбриджского собора, который женился на леди Алине и стал родоначальником династии графов Ширингов. Он был предком возлюбленного Керис Мерфина Фицджеральда. Похоже на правду: молодого Мерфина уже сейчас можно назвать весьма умелым плотником. В «Книге Тимофея» упоминались даже рыжие волосы Джека, которые унаследовали сэр Джеральд и Мерфин. Вот только Ральф подкачал.

Больше всего Годвина заинтересовала глава, где говорилось о женщинах. Судя по всему, во времена приора Филиппа в Кингсбридже не было монахинь. Женщинам строго-настрого запрещалось входить в монастырские постройки. Автор главы, ссылаясь на Филиппа, уверял, что по возможности монаху вообще не следует взирать на женщин, ради его же блага. Филипп не одобрял совместные монастыри, где мужчины обитали бок о бок с женщинами, считал, что преимущества общего ведения хозяйства меркнут в сравнении с возможностями дьявола искушать людей. В подобных монастырях, добавлял он, разделение братьев и сестер должно быть предельно строгим.

Годвина ободрила эта поддержка его собственного, давно сложившегося мнения. В Оксфорде он наслаждался сугубо мужским обществом Кингсбриджского колледжа. Университетскими преподавателями, как и студентами, были мужчины, исключений не существовало. Годвин почти не заговаривал с женщинами вот уже семь лет, а по городу ходил с опущенной головой, избегая даже беглых взглядов на сосуды греха. Но когда он вернулся в аббатство, монахини стали ему досаждать. У них имелся собственный внутренний дворик, трапезная, кухня и другие строения, но Годвин постоянно сталкивался с ними то в храме, то в госпитале, то еще в каких-либо местах общего пользования. Прямо сейчас хорошенькая молодая монахиня по имени Мэйр, сидя всего в нескольких футах от него, справлялась по иллюстрированной книге насчет каких-то лекарственных трав. Хуже того было встречать городских девушек в обтягивающих одеждах и с завлекательными прическами: они свободно разгуливали по аббатству с разнообразными поручениями, приносили еду на кухню или наведывались в госпиталь.

Конечно, по сравнению с высокими принципами Филиппа аббатство пало. Вот лишнее доказательство того, что при Антонии монастырскую жизнь охватила всеобщая дряблость. «Но, возможно, – думалось Годвину, – ему удастся это исправить».

Прозвонил колокол на службу шестого часа, и ризничий закрыл книгу. Сестра Мэйр, тоже захлопнув свой труд, премило улыбнулась ему алыми губами. Монах отвернулся и торопливо вышел.

Погода налаживалась, и солнце пробивалось из-за туч в промежутках между ливнями. Витражи собора то вспыхивали, когда небо прояснялось, то опять мрачнели, когда небосклон вновь заволакивали тучи. Мысли Годвина тоже метались, отвлекая от молитвы. Ризничий думал о том, как лучше использовать «Книгу Тимофея», чтобы вдохнуть в аббатство новую жизнь. Пожалуй, стоит это обсудить на ежедневном собрании всех монахов.

Строители изрядно потрудились после обрушения в алтарной части в минувшее воскресенье. Мусор убрали, место восстановительных работ отгородили веревками. В трансепт внесли и сложили штабелем тонкие, не слишком увесистые каменные плиты. Работники продолжали трудиться, и когда монахи запели; впрочем, в течение дня в соборе проводилось столько служб, что строители, прерывайся они всякий раз, никогда бы не закончили своих трудов. Мерфин Фицджеральд, временно отложивший резьбу по двери, сооружал в южном приделе сложную конструкцию из веревок, перекладин и опор. Стоя на них, каменщики будут выкладывать новый потолочный свод. Томас Лэнгли, который надзирал за строителями, беседовал в южном трансепте с Элфриком, указывал своей единственной рукой на обрушившийся потолок и, очевидно, обсуждал работу Мерфина.

Из Томаса вышел очень хороший матрикуларий, решительный и не упускавший из виду ни единой мелочи. Когда строители по утрам не являлись вовремя, что случалось нередко, он разыскивал их и выяснял, куда они запропастились. Пожалуй, в вину ему можно было вменить разве что излишнюю самостоятельность: он редко докладывал Годвину о ходе дел или спрашивал мнение ризничего – напротив, вел себя так, будто был сам себе хозяин, а не подчиненный. Годвина грызло неприятное чувство, словно Томас сомневается в его способностях. В свои тридцать четыре Лэнгли был чуть старше Годвина, которому шел тридцать второй год. Возможно, он считал, что Годвину покровительствует Антоний, уступающий напору Петраниллы. Однако иных проявлений непочтительности Томас не допускал. Просто делал по-своему, и все.