Мир без конца

Упоение битвы покинуло Ральфа, нос болел зверски. Дышать он мог только ртом и ощущал привкус крови.

– Эта скотина сломала мне нос, – прогундосил сквайр, и голос у него был как у человека с тяжелой простудой.

– Значит, его накажут, – отозвался констебль.

Подошли двое мужчин, схожих с Вулфриком телосложением. «Отец и старший брат», – догадался Ральф. Бросая сердитые взгляды на сквайра, они помогли Вулфрику встать на ноги.

– Сквайр ударил первым, – заговорил Перкин, толстяк с хитрым лицом.

– Этот крестьянин толкнул меня! – возразил Ральф.

– Сквайр оскорбил невесту Вулфрика.

– Что бы там сквайр ни сказал, Вулфрику следовало подумать, прежде чем поднимать руку на слугу графа Роланда, – рассудил констебль. – Полагаю, граф потребует сурового наказания.

Отец Вулфрика подал голос:

– Скажи-ка, констебль Джон, разве вышел новый указ, что отныне людям в ливреях закон не писан?

Небольшая толпа зрителей, что уже успела собраться, встретила эти слова одобрительным гулом. Молодые сквайры частенько вели себя вызывающе и нередко избегали наказания, поскольку носили цвета какого-нибудь барона, что глубоко оскорбляло законопослушных торговцев и крестьян.

– Я невестка графа и все видела, – вмешалась леди Филиппа. Она говорила негромко, мелодично, но уверенно, как человек, облеченный властью. Ральф ждал, что она его защитит, но вместо того леди сказала: – Мне грустно это признавать, но вина лежит исключительно на Ральфе. Он распускал руки совершенно недопустимым образом.

– Благодарю вас, миледи, – почтительно отозвался констебль Джон, а потом, обращаясь уже только к ней, понизил голос: – Но думаю, графу не понравится, если крестьянский сын избегнет наказания.

Филиппа задумчиво кивнула:

– Пожалуй, нам ни к чему долгое разбирательство. Посадите парня в колодки на двадцать четыре часа: в его возрасте это не повредит, – но все будут знать, что справедливость восторжествовала. Граф останется доволен, ручаюсь вам.

Джон медлил. Ральф видел, что ему не нравится получать приказы от кого-либо, кроме хозяина города, то бишь приора Кингсбриджа, однако решение Филиппы, несомненно, подходило всем заинтересованным сторонам. Сам бы Ральф, конечно, предпочел, чтобы Вулфрика высекли, но подозревал, что выглядит в глазах других вовсе не героем, а если потребует более сурового наказания, может выйти еще хуже.

Наконец Джон произнес:

– Что ж, леди Филиппа, будь по-вашему, если вы берете на себя эту ответственность.

– Беру.

– Хорошо.

Констебль взял Вулфрика за руку и повел прочь. Крестьянин быстро пришел в себя и шагал твердо. За ним двинулись родичи. Пока он будет сидеть в колодках, они наверняка станут носить ему еду и воду и будут отгонять всех, кому захочется над ним потешиться.

Мерфин спросил у Ральфа:

– Ты как?

Сквайру казалось, будто его лицо вспухло, точно переполненный мочевой пузырь. Глаза заплыли, все болело, говорить получалось лишь гундосо.

– Порядок. Лучше не бывает.

– Пошли найдем монаха, пусть осмотрит твой нос.

– Не надо. – Ральф не боялся драк, но терпеть не мог врачебные штучки: все эти кровопускания, банки, вскрытия нарывов. – Мне нужна лишь бутылка крепкого вина. Отведи меня в ближайшую таверну.

– Ладно, – буркнул Мерфин, но не пошевелился, продолжая коситься на брата.

– Что уставился? – спросил тот.

– А ты не меняешься.

Ральф пожал плечами:

– Разве кто-нибудь меняется?

9

«Книга Тимофея» привела Годвина в восторг. История Кингсбриджского аббатства, как большинство подобных книг, начиналась с сотворения Господом земли и неба. Но основное внимание в книге уделялось эпохе приора Филиппа двухсотлетней давности, когда строили собор. Это время нынешние монахи считали золотым веком аббатства. Автор книги, брат Тимофей, утверждал, что легендарный Филипп поддерживал железную дисциплину, однако не был лишен сострадания. Годвин не совсем понимал, как такое может совмещаться в одном человеке.

В среду ярмарочной недели, перед службой шестого часа, во время, отведенное на обучение, Годвин сидел на высоком табурете в монастырской библиотеке; перед ним на подставке лежала открытая «Книга Тимофея». Это было его любимое место в аббатстве, просторное, очень светлое, с высокими окнами и с почти сотней книг в запертом на ключ шкафу. Обычно здесь было тихо, но сегодня снаружи доносился приглушенный гул ярмарки – тысячи людей продавали, покупали, торговались, ссорились, и к этому примешивались выкрики торговцев и ободряющие возгласы любителей петушиных боев и травли медведей.

В конце книги позднейшие авторы прослеживали родословную потомков строителей собора вплоть до нынешнего дня. Годвин с радостью – и искренним удивлением – нашел подтверждение уверениям матери о том, что ее предками были Том Строитель и его дочь Марта. Интересно, какие черты его семья переняла от Тома? Вообще-то каменщикам положено быть ловкими дельцами, и дед Годвина, а также дядя Эдмунд обладали этим качеством. Да и двоюродная сестра Керис тоже, кажется, не промах. Может, Том смотрел на мир такими же зелеными глазами с золотыми пятнышками, как и все они.