Унылое пасмурное утро вновь расправило знамёна столь нелюбезно запаздывающей весны. Узоры георгин на зашторенных окнах скупо скрашивали проникающий в мою комнату серый свет, подобно тому, как нищий украшает свою землянку букетом диких цветов, создавая тем самым лишнюю деталь, которая со временем так же увядает, сохнет, сливается с окружающим пространством; деталь, что своим присутствием не дарует ровным счётом никакого утешения. Я поднялся с постели и открыл окно навстречу гудящему городу. Обгоняя зябкую свежесть, в сонную комнату ворвались голоса улиц, больное дыхание бесчисленных кварталов. Что и говорить – многие из моих знакомых искренне ненавидят этот монотонный завывающий гул, преследующий нас и днём, и ночью, но для меня слышать эти звуки каждое утро – всё равно что отсрочка, кратковременное облегчение. Доказательство того, что мы ещё живы. Что город жив. Город, за несколько столетий опутавший своими щупальцами весь мир. Город-кракен. Город-левиафан.
Его некогда сильное тело медленно умирало.
Голые ветви одиноких деревьев навсегда погрязли в бесцветной перевязи неба. В тени щегольских небоскребов пугливо жмутся друг к другу уродливые фабрики и покинутые дома со ржавыми потёками на почерневших стенах. Дым крематориев заслонил полукруг горизонта, неровный, исковерканный, бурый. Весна забыла сюда дорогу, и вспоминать, по-видимому, не торопилась. Теперь даже время течёт медленней. Этот год длился на восемнадцать минут дольше прошлого, а прошлый, в свою очередь, был настолько же длиннее предыдущего. Напрасно я отказался верить синоптикам и ждал сегодня тепла. Хотя, причина у меня на это, всё же, имелась: сегодня был мой день рождения.
Я заварил кофе и, погружённый в раздумья, уселся за стол у окна. До прихода гостей оставалось немногим больше часа.
Внизу, по грязным улицам, устало брели прохожие. Кажется, я мог бы узнать каждого из них в лицо, назвать по имени – так усердно я пытался запомнить их все эти годы. Но день ото дня их становилось всё меньше, и это не могло ускользнуть от моего внимания. Все они ушли туда, откуда не возвращаются. А однажды – через неделю, месяц, а может, уже завтра – уйдут и остальные.
Я давно забыл, как выглядят дети, как звучат их голоса, льётся смех. И, глядя на старые фотографии, где я совсем ещё мал, не перестаю думать – неужели это действительно я? Неужели отсюда начался мой путь? Неужели все когда-то были такими? Глянец в альбоме – вот и всё, что от нас осталось. А некоторые и вовсе ничего не оставили после себя. Наше горе началось с рождением последнего ребёнка. С его же смертью и закончится.
Час до прихода гостей. Скоро я допью безвкусный кофе, накрою на стол и приведу себя в порядок, чтобы выглядеть так, как полагается выглядеть принимающей стороне. Приедут мои друзья – кто на такси, кто на собственном аэрофлае. Я встречу их улыбкой и объятиями, радушием и теплом, как родных. Иначе нельзя. Иначе мир рухнет. Мы будем есть, пить и смеяться, несмотря на унылый день за окном. Я знаю – так будет. И это странным образом меня согревает. Потом, ближе к вечеру, как обычно, нагрянут журналисты. Мне придётся выйти к ним и ответить на всё те же старые вопросы. “Каково это?”, “Что у вас в планах?”, “Считаете ли вы себя счастливчиком?”, “Что вы чувствуете, будучи собой?” Но, сколько ни спрашивай, им не понять, что значит быть последним. Как будто бремя этого рока всецело лежит на мне одном. Как будто это я виновен во всех проступках, всех грехах, за которые наказало нас небо. И в одиночку должен нести ответственность за тех, кто уже ушёл, и кто, в особенности, собирается уйти…
У меня есть час. Но я смотрю не на хронометр, а на другой таймер. Ещё пару лет назад он показывал одиннадцать знаков, но теперь их число сократилось до десяти. Пройдёт час, и цифра станет ещё меньше. Пройдёт час… а ведь наш триумф был так близок.
Мы победили все смертельные болезни, и каждый из нас проживёт целый век, а то и больше. Мы избавились от угрозы войн, и теперь наши силы направлены исключительно в созидательное русло. Мы решили проблемы с энергией, и уже не зависим от планетарных ресурсов. Мы покорили родную систему и присвоили себе всё, что, как нам казалось, должно принадлежать нам по праву… Но природа ли наша, или же сам Господь, если он существует, взяли своё.
Минуло около двух десятков лет с тех пор, как у каждого появился таймер, который ведёт обратный отсчёт. Обратный отсчёт, чьи цифры показывают, сколько нас осталось на земле. Обратный отсчёт с того момента, как женщина в последний раз родила на свет живого ребёнка.
Меня.
Обратный отсчёт до конца времён.
Призрак, который боялся темноты