Мир без хозяина

“Смотри, Йозеф. Смотри, дружище, – были его последние строки. – Смотри, какое чудесное Солнце…”

Священный сосуд

– Почему бы не воссоздать тебе из пыли и пепла бытие, как случалось множество раз прежде? – спрашивал старого Демиурга проворный Бес, раскачиваясь на невесомой струне пними меж сумрачных звёздных плеяд, поющих беззвучной музыкой. – Зачем сохнешь ты, точно обдуваемый восемью ветрами чахлый кустарник среди безжизненной пустыни, пока эоны эонов, а затем новые эоны, безучастно проходят вовне? Где сосуд твой, откуда извлекал ты миры в те времена, когда звёзды светили иначе? Почему не разобьёшь его, дабы вновь слепить плодовитое лоно из разрозненных осколков? Что претит тебе открыть дороги к зелёным лугам, расчерченным синими линиями рек, и выпустить к ним паству твою, чьи поступки порой бывали столь забавны, что стал скучать я по ним и печалиться в тщете и истоме, не слыша о свершениях и падениях, творимых в свете солнца и блеске луны?

– Известна ли тебе история последнего моего творения, Лукавый? – молвил в ответ Бесу старый Демиург, пробудившись от тяжкого сна, что был помыслами его мрачными и скорбными. – Творения, что я разделил с Детьми; история Древа, что растили мы сообща, а не порознь, как сие надлежало.

– По воле твоей, Владыка, я летал среди сфер, разгоняя свет к местам его средоточия, и кормил сторожевых псов у запертых врат Сада, а потому не ведома мне история сия. Поведай же мне о ней, коль из всех трудов ты избрал самый тяжкий – сражение с собственными мыслями.

Открыл очи свои Владыка, и зажмурился в страхе Бес, не в силах вынести пламени взора, и тёмная пустота, окружавшая их, забрезжила алым рассветом.

– То случилось, когда лопнула одна из высших сфер, и отринутая мною ранее частица света вернулась ко мне и, воссоединившись, дала новое семя, – начинал рассказ свой старый Демиург, восседая на троне, сотканном из межгалактических туманов. – И так собрал я десять сыновей и дщерей возлюбленных своих у соборного сосуда, чтобы вести с ними беседу откровения.

– Какими были их имена?

– У них не было имён, Лукавый. К чему имена ожившему, пускай и оживлённому, праху, гибкой, пускай и податливой, глине? Но назывались они по деяниям своим, по ремеслу, обретённому в минуту рождения и приведённому за жизнь короткую до вершин мастерства: Законотворец и Летописец, Жрец и Дева, Венценосец и Старец, Триумфатор и Шут, Слагатель и Мать. И молвил я им: