В авиационную историю обычно попадают значимые случаи — либо геройские действия экипажей, либо, что, к сожалению, тоже бывает, аварии и катастрофы. Об одной из нестандартных ситуаций и хотелось бы рассказать. В архивах СБП и НАС об этом случае мало что осталось — вертолет давно снят с вооружения, а те, кто в нём участвовал, давно на пенсии, за исключением бывшего старшего борттехника вертолёта ст. л-та, а ныне п/п-ка Атъкова Юрия Юрьевича, который и поведал о подробностях.
Летавшему легко установить дату того или иного авиационного события — все есть в лётной книжке! Итак: дата -14 июня 1985 г., тип летательного аппарата — Ми-14ПЛМ. Краткое содержание задания: специальное задание. Количество полётов: 1. Общий налёт: 4 часа 00 минут. Таких записей — великое множество в любой лётной книжке. Но как дважды не войти в одну и ту же реку, так и не повторится один и тот же вылет…
Середина июня. Уже и в Заполярье пришло долгожданное лето. Было градусов 15. Машина шла домой. Дежурство близилось к завершению, даже обещался выходной. Вот вдали показалась береговая черта, дальше — по кромке залива и дома…
Но дальше кромки полёт не пошёл. Оставив позади г. Полярный, речевой информатор РИ-65 вдруг стал молоть такую чушь, которая была не совместима с настроением экипажа. «Борт 140-10. Пожар в отсеке топливных баков. Борт 140-10. Пожар в отсеке топливных баков».
Вертолёт резко бросило в сторону. Командир, правый лётчик и борттехник переглянулись. Кто растерянно, кто взволнованно. В горле застыл немой и нелепый вопрос: «Почему? Почему пожар? Ведь никогда не было? Ни у кого». В ту же секунду вертолёт выровнялся в горизонтальном полёте. Экипаж рыскал глазами по земле, подыскивая место для посадки. Через секунды 2–3 повалил едкий дым. РИ-65 нудел не переставая. Штурман стал просовываться через борттехника, то ли посмотреть, то ли подышать, так как в его кабине стало не продохнуть. Снизились. Вокруг, как по заказу, высоковольтные ЛЭП. Больше некуда, кроме, как под них. РИ-65 не смолкает, но все мысли уже про посадку. Но где? Где? Вот полоска дороги, рядом с каким-то коровником. Туда и «падаем». Стали зависать. Под музыку РИ-65 вертолёт так кидало, что борттехник, не помещаясь в своём рабочем месте со штурманом, встал. Встал и пошёл к входной двери. Открыл дверь, и свежий ветер ворвался в кабину вертолёта. Метров с десяти было видно, как этот ветер трепал солому на выбранном месте посадки. Ни говорить, ни думать было некогда. Надо было прыгать и проверить на земле место посадки. Борттехник прыгал с высоты 1000 м ещё в школе, потом в полку, но тогда он был с парашютом. Вертолёт так швыряло, что просто подталкивало к прыжку. Прыгнул. Так и есть: вошёл выше колена в колхозную свалку соломы. А сверху не скажешь — вроде как грунт. На четвереньках, не успевая обрадоваться удачному приземлению и земле в целом, «бортач» выдвигался из- под висящей машины, чтобы его увидели те, прилипшие к остеклению с надеждой в глазах. Но… борттехник скрестил руки над головой: посадка запрещена! Потом указал, куда надо смещаться. Поставить вертолёт на стоянке — святое дело «бортача». «Сейчас всё сделаем, — думал он. — Только бы прижать вертолёт поближе к скале, чтобы он не угодил на мягкий грунт». Всё, посадка. Малый газ. Шасси на земле и не проваливаются. Несущий винт останавливается, и только теперь, в спокойной обстановке, можно увидеть, что стоит машина под углом градусов 6, а одна из лопастей находится над огромным валуном в 40-50-ти сантиметрах. Сели…
Как сказал потом «московский» п-к Радостев B.C.: «Хуже было нельзя». Хотя хуже всегда можно. Но главное — сели. Было радостно и тревожно.