Мёртвая жизнь

Что он такое говорит? Какое еще доверие? Захар ничего не понимал. Где-то глубоко внутри маленьким, но настойчивым молоточком стучало: «Ты знал. Ты знал» – но он упорно отказывался обращать на это внимание. Не знал он ничего! Нет, не надо, не может такого быть!

Захар понял, что внутри разгорается паника. Нет, он не хотел этого! Это не он, это… это само!

«Помните, мы говорили с вами о жизни? Помните, конечно. Это же было совсем недавно. Жизнь уникальна, она сложна. Но в ней нет ничего чудесного, ничего из ряда вон. Как бы того ни хотелось людям. Нет в ней никакой сказки – обычная химия. Ну, случилось так однажды, что образовались нуклеиновые кислоты и белки. Ну, удалось им сохраниться и приумножиться. А что дальше? Вы когда-нибудь задавались этим вопросом – что дальше? Откуда такое многообразие, зачем это нужно, чего ради такие усилия и сложности в создании жаб, динозавров? Людей, наконец?

В биологии есть критерии целесообразности – численность вида. Если вид успешен, число особей этого вида растет год от года. Такой вид существует долго, миллионы лет. Потом он исчезает, потому что изменяется среда и появляются более приспособленные, более успешные. Мы, люди, научились изменять среду под себя. Мы добрались до звезд, мы терраформируем планеты. Нам несть числа.

Но так только кажется. Куда бы мы ни отправились, за нами, внутри нас, следуют миллиарды миллиардов бактерий. Их больше, чем нас. Намного больше. Не только количественно – они маленькие и быстро размножаются, понятно, что их будет больше числом. Их совокупная масса больше. Живой мир на две трети состоит из бактерий и архей. Вот они – настоящие короли мира, победители эволюционной гонки. Вот они самые успешные, самые приспособленные и продолжающие приспосабливаться. Бактерии живут на еще не терраформированных планетах, там, где людям не продержаться и минуты. Они даже в открытом космосе умудряются существовать.

У вас все еще не возник вопрос – зачем тогда мы? На кой черт природе понадобилось создавать людей?»

Захар, не разбирая дороги, ломился по коридору. Он сам не знал, куда бежит. Прочь, уйти, не слышать. Не надо. Он хотел убежать от Клюгштайна. Разум уже понял, ум все просчитал, но сознание отказывалось принимать неизбежный факт. Сознание вообще странная штука – что ему не нравится, того не существует. Игра в «ничего не вижу, ничего не слышу».

Но Фриц и не думал исчезать. Он упорно плыл следом за Захаром. Не отставая ни на шаг. Виртуальность. Нарисованный мир, пробужденный к жизни человеческим воображением и подстегнутый цифровой записью на компьютере. «Нет никакого Клюгштайна, это фикция, – мысленно твердил себе Захар. – И говорит он ерунду. Не надо слушать покойников. Ничего путного они не расскажут. Успешный вид? Какой же вы успешный, а, Фриц? Вот он я, тут. А где вы? В ледяном пространстве, лишенном света? Вы, дорогой Фриц, лишь плод моего воображения и записанный в нанотрубках «Зодиака» двоичный код. Вот и все. И больше ничего от вас не осталось».

Затем кибертехник снова ощутил, как его рассматривает Взгляд, и крикнул:

– Нечего смотреть на меня! Прочь! Убирайся, инопланетный ублюдок! Хватит, больше у тебя не получится меня одурачить!

Мир вращался из стороны в сторону, настойчиво демонстрируя Граца, стоящего в проеме двери, с грустью взирающего на происходящую перед ним вакханалию. Доктор опирался локтем о стену и ждал.

– Чего ты ждешь?! Что тебе надо?! Прочь! Убирайтесь все прочь от меня!

Захар понял, что в последние несколько секунд кричит не переставая. Будто одержимый поливает ругательствами пустое пространство и Граца, который терпеливо ждет, когда Захар успокоится.

«Если помните, я говорил вам, что в поведении бактерий стали отмечаться некоторые странности, – продолжал разглагольствовать виртуальный Клюгштайн. – Я все никак не мог понять, зачем они образуют L-формы и что за образования строят колонии. Помните, такие микроскопические древовидные конструкции? Но объяснение оказалось простым – бактерии таскали из чашек кремний, добывали его из стекла и строили… как вы их называете – спинтронные транзисторы? Вряд ли им удалось бы закончить начатое – для этого им не хватало ни генетических умений, ни банально – материалов. Но они пытались. Из кожи вон лезли – в прямом смысле: L-формы лишены клеточной стенки. Они вообще не совсем живые. Набор органических молекул, способных при благоприятных условиях превратиться в живой организм. Это потому…»

– Не надо! – протестовал Захар.

«…что жизнь не нужна. Она случайна. Или я это уже говорил? А впрочем, не важно».

Он смотрел на него. Нет, не Грац. Доктор продолжал наблюдать за безумством, накрывающим кибертехника, но самого Захара особенно не рассматривал. Только ведь это не было безумством? Знал ли об этом Грац? Наверняка! Они же все сговорились!

Он смотрел на него. Хозяин Тьмы. Сверлил взглядом. Его. Хозяина Тьмы. Сам себя. Он изучал его. Себя. Он нравился ему. Себе. Он подходил.

«Для чего?! Что ему нужно, что он хочет от меня?!» – недоумевал Захар и закричал что было сил:

– Уберите это!