Министр и смерть

— Я в самом деле не знаю, зачем он ей так срочно понадобился. Хотя я на нее не в обиде. Ключ мне нужен был только на случай, если бы она вдруг сломала ногу или не могла подняться с постели.

— Речь не идет о ком-то... с кем она не хотела встречаться?

— Нет, конечно, нет.

Ответ прозвучал быстро и уверенно. Может, слишком быстро.

— О чем она хотела говорить с Евой Идберг?

— Понятия не имею. Вообще, письмо ее — сплошная загадка. Тетя никогда не говорила со мной о Еве, а когда я упоминала ее имя, не проявляла к нему никакого интереса.

— В доме были ценные вещи? Из него ничего не украдено?

Фрекен Бюлинд помедлила. У меня создалось впечатление, что она тщательно подбирает слова.

— Естественно, она собрала кое-что за все эти годы. Но ничего особенно ценного: ни старинной мебели, ни картин, ничего такого — по крайней мере, из того, что я видела у нее здесь. Она ведь жила на даче всего несколько месяцев летом. Полиция утверждает, что факта квартирной кражи со взломом не установлено. Сумочку с несколькими сотенными купюрами никто не тронул, она так и осталась лежать в спальне. Хотя я понятия не имею, что находится во всех этих шкафах и закрытых ящиках, и поэтому не могу сказать, все ли, что в них лежит, — на месте. Хотя... одно я все-таки сказать могу, одна вещь пропала... Наверное, вы посмеетесь надо мной, полиция, во всяком случае, на это внимания не обратила... Исчезла салфетка с журнального столика, того, что стоит возле дивана в гостиной. Обычная настольная салфетка метровой длины, на ней вышиты лоси. В салфетке нет ничего примечательного, она недорогая, я купила ее, когда ездила со школьной экскурсией в Норвегию. Но кто-то рванул ее к себе так сильно, что лежавшие сверху украшения рассыпались по полу...

Мы поговорили на эту тему еще немного. Отделавшись наконец от салфетки, я направил разговор в другое русло, и очень скоро мы услышали от Барбру Бюлинд, что в вечер убийства она сидела дома одна, что она занималась в это время своей наукой и что о предназначавшемся ей наследстве узнала только от полиции. Тем не менее она не скрыла, что кое-какие виды на наследство имела и раньше.

Прощаясь, Министр собрался наконец с духом и принес Барбру свои запоздалые соболезнования.

— Это, конечно, большая трагедия, что Беата так закончила свои дни. Но вы должны утешаться тем, что она избавилась от медленной и мучительной смерти, на которую все равно была обречена.

— Была обречена?

— Разве вы не знаете, что у нее был рак? Врачи утверждают, что она не дожила бы до следующего лета.

Реакция Барбру Бюлинд была неожиданной и пугающей. Она закрыла лицо руками. Она сделала это, чтобы скрыть, как охватившее ее сначала непритворное удивление уступило место яростной ненависти. Хотя слова и голос все равно выдавали ее.

— У нее был рак? Вы говорите, неизлечимый рак? Ах ты, старая злая кошка! Ты не сказала мне даже этого!

— Предлагаю надпись на траурную ленту: «Старой злой кошке от горячо любящей ее Барбру», — пробормотал я, когда мы опять зашагали по Тайной тропе, увертываясь от цепких зеленых лап хвои.

Министр ничего не ответил. Он вывел из разговора совсем другое.

— Салфетка! — раз за разом восклицал он, подобно веселому герольду танцующих птиц и насекомых. — Какая волшебная, удивительная деталь! Чтобы распутать это дело, нам нужны именно такие детали! Убежден, как только мы поймем, зачем понадобилась убийце салфетка, он сразу окажется у нас в руках. Убийца сделал оригинальный и сугубо личный ход, и правильная дешифровка его неминуемо выведет нас на злодея. Представь себе: убийца стреляет в Беату, бросает ружье на диван и срывает, прежде чем скрыться под покровом ночи, салфетку с журнального столика. Спрашивается: зачем? Какая причина побудила его унести салфетку? Попробуй разгадать!

— Да, действительно! Если верить фрекен Бюлинд, салфетка не стоит ничего. Может, она обладает скрытой ценностью, о которой не подозревали ни Барбру, ни продавец? — набравшись храбрости предположил я.

— Может, это — ценнейшее древнее восточное полотенце? — охотно поддержал меня Министр.

— Лоси мало известны на Востоке, — едко возразил я.

— Или образец старинного скандинавского рукоделия, выкраденный из какого-нибудь норвежского музея? — фанатично продолжал он. —Может, в салфетке что-то скрыто? Под вышивкой?

— Конечно! Наркотики!

— Да! Или ишгаш!

— Гашиш?

— Ну, — с раздражением сказал Министр, — иногда учитель из тебя так и прет. Не придирайся!

— А может, мы имеем дело с убийцей-маньяком? — сделал я отвлекающий ход.

— Тогда проходить мимо Хюго Маттсона мы просто не имеем права! — с энтузиазмом воскликнул Министр. — Хотя... это его алиби! Черт побери Янссона!

— Давай на минуту оставим салфетку в покое! Имелись ли у фрекен Бюлинд побудительные причины для убийства? Да! — поспешил ответить я, поскольку считал вопрос легким. — Все дело в наследстве. Сколько она получит, я не знаю, но определенно речь идет о немалой сумме. И я абсолютно уверен — если в этом мире можно еще во что-то верить — она ничего не знала о болезни своей тети!