Милый мой Игнатиус

Но я не стал придираться — библиотека, так библиотека — сел подальше от камина, лакей поднёс мне ковш в виде только что съеденной утки.

— Будьте любезны-с, ваш квас, Игнатиус Лаврентьевич.

Василиса хихикнула в ладошку, это, видимо, с её стороны мне шутка прилетела. Не водки, так квасу. Ладно, мы люди не гордые, можем и квасу. Я хлебнул, поставил ковш на столик. Молодец Василиса. Я уж заподозрил, что она вся такая аристократичная — лакеи, бассейн, восемнадцатый век в библиотеке, на кобыле хромой не подъедешь, — а она ничего, шутит. Может и дверь в её спаленку сегодня открытой окажется?

Водочные пары слегка затуманили мой разум, и я начал надеется на то, о чём в трезвом уме даже подумать не осмелился бы. Василиса, пуховые перины, жаркие объятья. Жабоид посмотрел на меня нехорошим глазом. Злится? Да пошёл он. Не-до-леший. Пусть кикимор своих болотных охаживает, обыватель хренов. А мой предок сам Колобок, мирянин и витязь. Пусть кланяется мне. Пусть все кланяются!

Я зевнул, закрыл глаза. Почему-то стало холодно, я обхватил плечи руками, сжался, приник головой к спинке кресла. В небо поплыла красная лодка. Высокий старец махал мне рукой, рядом стояла женщина, красивая и гордая, но не Василиса. Почему не Василиса? Красивой и гордой может быть только… Птица. Размах крыльев с полнеба, яркий свет, золотые перья. Как красиво она летит. Как красиво…

Я открыл глаза. Отблески огня загадочно блуждали по портьерам, порхали бабочками с одного лица на другое: жабоид, старая навка, Фархунд, Василиса… Где Василиса? Ах, вон она, у камина, стоит, опираясь локотком на сказочную завитушку, в одной руке чашечка кофе, в другой свиток.

— А вот и герой наш проснулся.

Голос резкий, скрипучий, презрительный. Навка. Теперь буду знать, как звучит её голос. Я выпрямился. Голова была чистая и ясна, словно и не пил за ужином. Но в горле сухо. Я посмотрел на столик — ковша не было.

— Я спал? — осторожно спросил я у Фархунда.

Он показал пять пальцев. Что это значит: пять часов или пять минут? Впрочем, минут, конечно, но как будто часов, потому что чувствовал я себя хорошо, даже хмель выветрился и мысли дурацкие исчезли. В квас явно что-то подмешали, дворецкий или...

Василиса опустила свиток.

— В таком случае продолжим. На сегодняшний день у нас есть три артефакта: кладенец, Горбунок и Круголёт. Осталось зерцало…

— Что ещё за Круголёт? — перебил её я. — Про зерцало я слышал, а Круголёт что-то новенькое.

Ответил Фархунд.

— Это такой карта со звёздами. Много всякого сказать может, если спрашивать правильно.

— Как дед Лаюн?

— Лаюн-ака вещи знает. Круголёт другое показывает.

— Так это он вам показал, где нас с жабоидом искать?

— Игнатиус, помолчи, пожалуйста, — вторглась в наш разговор Василиса. — Да, именно он и показал, но мы сейчас обсуждаем другие вопросы.

— Да обсуждайте сколько угодно. Я хочу понять: если у тебя этот Круголёт с самого начала был, ты чё нас сразу не нашла? Нас гномы чуть на куски не порвали, у лешего твоего на всю жизнь психологическая травма. Он по ночам стонет.

— Я стону? — удивился Дмитрий Анатольевич.

— Стонешь! — это мы произнесли с Василисой вместе, но она тут же замахала руками. — Мы о чём вообще? Мы о другом говорить должны. Игнатиус, не сбивай, иначе наложу на тебя оковы молчания!

Но я уже завёлся и остановить меня было трудно.

— Да накладывай ты чего хочешь! Получается, ты с первого дня могла найти нас, а вместо этого позволила своему папе гонять нас по всему городу, как блохастых псов, и не только по городу, и не только твоему папе!

Василиса посмотрела на жабоида.

— Ты ему рассказал?

— Про папу? — спросил я. — Он. И ещё про городовых кикимор, которые красивее тебя.

— За кикимор мы отдельно побеседуем…

Жабоид закашлялся. Он так гномов не боялся, как испугался Василисиного взгляда, ещё немного — и полезет под кресло.

— Не ругай его, — вступился я за друга. — Он изворачивался, как мог. Я пригрозил, что уйду, и ему пришлось расколоться. Но всё равно осталось много белых пятен, и я намерен…

Василиса щёлкнула пальцами, и я замолчал, хотя рот продолжал двигаться, а разум по-прежнему выталкивал наружу слова. Но их никто не слышал. Навка ухмыльнулась, а Фархунд неодобрительно покачал головой.

— Ай, не хорошо, Василиса-джан.

Василиса наложила-таки на меня оковы молчания. Я не испугался, даже не обиделся, но было очень странно ощущать одновременное движение губ и мыслей, и не получать результата.

— На первый раз прощаю, — снова щёлкнула пальцами Василиса. — Но если перебьёшь ещё раз...

— Ты снова наложишь на меня оковы молчания, — кивнул я. — Прощай свобода слова, да здравствует тирания.

— Младший всегда подчиняется старшему, а старший в нашей...

— Да-да, я знаю, — заверил я её, понимая теперь от кого жабоид нахватался подобных формулировок. — Мы уже обсуждали этот вопрос с Дмитрием Анатольевичем.

— Очень хорошо, тогда я могу продолжить. Как я говорила, нам не хватает зерцала.

Я поднял руку. Василиса сделала вид, что не заметила и продолжила:

— Я пыталась навести справки, никто не знает, где оно.

— Или боятся сказать, — скрипнула навка.