Милый мой Игнатиус

Я вздохнул в унисон Бурёнке. Как много рассуждений вызвала обычная ничего не значащая фраза. Можно воспользоваться этими рассуждениями и вытащить жабоида на откровения, попутно выпытав все тайны о жизни Василисы, о её предпочтениях и увлечениях, но я не стал. Вместо этого я спросил:

— Что они с нами сделают?

— Что сделают? Дождутся, когда Собор издаст новые списки, и отправят нас на суд.

— Плохо.

— Плохо будет, если они нас гномам сдадут.

— А что гномы с нами сделают?

— Продадут.

— Кому?

— Вариантов много, — Дмитрий Анатольевич всхлипнул, глазки померкли.

Расспрашивать его про варианты я не стал, да он и сам вряд ли бы рассказал, потому что по голосу было ясно, что варианты не для слабонервных. Придёт время, и я о них узнаю, но надеюсь, что этого не случится никогда.

— Мама говорила, тут старичьё одно, пенсионеры, — то ли пожаловался, то ли попытался объясниться жабоид. — Зимой на печке сидят, летом рыбу удят.

— Ничего себе пенсионеры. Особенно тот, который меня вырубил.

— Это Микула Селянинович. Легендарная личность, русский витязь, сил не меряно. Но последнее время сдавать начал. Старость. В прошлые годы он тебя по плечи в землю вогнал бы. Это, разумеется, метафора.

— Хороша метафора. У меня ощущение, что я до сих пор из земли выбраться не могу.

Рядом заскулили. Я подумал, что Дмитрий Анатольевич снова начал грустить, но звук уж больно походил на натуральный и доносился вроде как из-за стены.

Горбунок?

Великий Боян! Во всех этих передрягах я о нём совершенно забыл. И даже Водянкин, этот жук подводный, этот подлый перевёртыш, шпион проклятый о нём не вспомнил и ничего не сказал своим приятелям. Зато Горбунок помнил всё.

— Горбуночек, милый мой, — позвал я, — собачка моя хорошая, помоги мне.

Визг по ту сторону хлева стал радостней, по брёвнам заскребли когти.

— Надо ямку выкопать, Горбуночек, — начал объяснять я артефакту. — Подкоп надо сделать. Понимаешь?

— Лапками земельку рой, лапками! — пришёл мне на помощь жабоид.

Визг сменился сосредоточенным урчанием, как будто Горбунок и в самом деле рыл подкоп. Но в образе собаки у него это вряд ли получится быстро, особенно учитывая, что земля смёрзлась и стала твёрже камня.

— В крысу превращайся, Горбунок.

Спустя несколько минут я услышал шуршание осыпающейся земли и шелест соломы, а ещё через минуту ко мне на колени прыгнуло нечто-то холодное и мерзкое. Ядовитым блеском мигнули глазки-пуговички, раздался довольный писк. Превратился-таки. С детства не люблю крыс, брезгую, но сейчас не тот случай, чтобы вспоминать детские страхи.

— Скотч перегрызай, Горбуночек.

Крыса взобралась ко мне на плечо, перепрыгнула на спинку стула и впилась зубами в скотч. Путы ослабли, плечи распрямились. Как хорошо снова чувствовать себя свободным; сразу полегчало, вернулись силы, отступила головная боль. Сейчас бы ещё стакан конька и дольку лимона, и можно идти совершать подвиги.

Пока я предавался мечтам о выпивке, Горбунок освободил жабоида. Дмитрий Анатольевич зажёг свет, и от брызнувших в стороны голубоватых волн я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел корову, ту самую, к которой хотел прислониться головой. Честно говоря, это была не совсем корова, это был козёл — с длинной бородой и одним обломанным рогом. Он монотонно двигал нижней челюстью, пережёвывая сено, и инфантильно вздыхал. Хорошо, что я к нему не прислонился.

— Идём, — подтолкнул меня к выходу жабоид. Куда только делись его горестный вид и тихий голос. Теперь он был полон решимости и благородной мести. — Удивим дедушку Лаюна своим внезапным освобождением.

Но дедушка не удивился. Если уж мне довелось отметить его внешнее сходство с Дмитрием Анатольевичем, то, как оказалось, внутренне они тоже почти не отличались. Дедушка испугался. Когда мы вторично ворвались в горницу, он ел блины и смотрел телевизор. На наши приветственные улыбки он ответил протяжным «ох-х-х-х», и даже не попытался схватить кухонный нож для самообороны, а просто поднял руки вверх.

В первую очередь я спросил:

— Где мой обрез?

Он не ответил, и я, не делая скидку на возраст, влепил ему подзатыльник. Подействовало. Дед перестал охать и забалаболил, тыкая пальцем в угол.

— В комоде, в верхнем ящичке. Будьте любезны убедиться, что с ним ничего не случилось. Я протёр его и почистил внутри ёршиком. Бить больше не будете?

Я выдвинул ящик. Обрез лежал поверх постельного белья и действительно казался чище, чем был.

— Пояс где?

Дед кивнул на вешалку возле входной двери. Ага, вижу. Вооружившись и опоясавшись, я почувствовал себя более уверенным. Жабоид тем временем подсел к столу, скатал блин в рулончик и макнул в сметану. Горбунок отошёл к порогу и лёг, вытянувшись во всю длину. Устал, бедный.

— Что, дедуля, встрял? — набитым ртом прошамкал жабоид.

— Ты о чём сынок? — дед Лаюн опустил руки и, убедившись, что ведём мы себя более-менее мирно, возобновил трапезу. Горка блинов начала таять.

— Ну как же, напал на посланцев Собора Первых, подверг угрозе их жизни.