Милый Эдвард

– Привет, Эдвард, – сказала она. – Меня зовут Луиза Кокс.

– Здравствуйте.

– Я рада, что мы приехали на «бентли», Бо, – обратилась дама к водителю. – Он вместительный.

– Да, мэм. Машина джентльмена стоит неподалеку.

Он уже почти выехал на дорогу, и по мере того, как они удалялись от здания и людей, Эдвард расслаблялся, но ему нестерпимо хотелось расплакаться. Он предпочел бы не плакать перед этой причудливой леди, которая улыбалась ему, пока осторожно снимала перчатки.

– У меня трое сыновей, – сказала Луиза. – Я помню каждого из них в твоем возрасте так четко, будто они сейчас сидят рядом с тобой. Пестрая была команда эти дети. Я одевала их в пиджаки и галстуки, хотя они всегда хотели ходить в джинсах, как ты. Нужно было позволить им это. Они выглядели как маленькие сердитые гендиректора, точь-в-точь их отец.

– Большое спасибо за помощь, – прервал ее Джон. – Я и понятия не имел…

Она махнула рукой, и кольца сверкнули на пальцах.

– С превеликим удовольствием. Как только мы доставим вас к машине, вы сможете спокойно улизнуть. – Она смотрела на Эдварда так, будто он замок, который она собирается вскрыть. Это был очень невежливый взгляд. – Вы поступили мудро, пропустив слушание, молодой человек. Оно было похоже на цирк, а вы бы стали его главным аттракционом.

Эдвард накинул ремень безопасности, попытался несколько раз его защелкнуть, но не вышло.

– Мэм, – произнес он. – Этот ремень безопасности сломан?

– Он тебе не нужен, – сказал Джон. – Мы проедем всего несколько кварталов.

– Нужен.

Луиза дотянулась до Эдварда и щелкнула ремнем. Эдвард благодарно кивнул ей. Машина свернула налево, потом направо: улицы были с односторонним движением.

– Кажется, я вовсе не того ожидал от слушания, – сказал Джон. – Подумать только, как много членов семей пришли.

Луиза слегка улыбнулась:

– Мой бывший муж был среди пассажиров. Криспин Кокс. Возможно, вы слышали о нем? Мы были разведены в течение… дайте-ка подумать… почти сорока лет.

Эдвард положил руку на свой ремень, чтобы убедиться, что тот на месте. И напрягся: мир для него теперь выглядел очень опасным.

– Ваш бывший муж выступал с речью в моем колледже, – сказал Джон. – Много лет назад.

– Криспин был подонком, – ответила Луиза. – Он болел раком, но победил бы его и остался бы подонком еще на много лет.

– Он вам не нравился? – спросил Эдвард.

– Ну, – задумалась она, – это несколько сложнее, чем любить или не любить. Но я действительно ненавидела его почти каждый день.

– Я вижу машину. – Джон наклонился, рассматривая авто, к которому они приближались. Улица выглядела безобидно: по тротуарам спешили люди, и они совершенно ничего не знали об Эдварде Адлере и не интересовались им.

– Я свою семью не ненавидел, – сказал Эдвард.

Луиза оценивающе посмотрела на него ярко-голубыми глазами.

– Мне жаль, – ответила она. – Ненавидеть было бы гораздо проще.

Джон перегнулся через Эдварда, чтобы открыть дверцу машины, и вот они уже стоят на свежем воздухе, глядя через открытое окно на женщину.

– Было очень приятно познакомиться с тобой, Эдвард Адлер. Если ты не возражаешь, мы будем на связи.

– Я не возражаю, – ответил он.

Она помахала унизанной кольцами рукой и закрыла окно. «Бентли» медленно отъехал.

Когда они вернулись в Нью-Джерси, казалось, все переменилось. Было ощущение, что за время отсутствия Эдварда даже воздух стал другим, гуще и приобрел какую-то кислинку. Лейси каждое утро наливала ему молоко – безвкусное и неприятно холодное. Эдвард ловил себя на мысли, что только сейчас, пережевывая еду, он начал чувствовать ее вкус – различать прогорклую, пригоревшую или испорченную пищу. Он с облегчением вернулся в комнату Шай, но спальный мешок, к которому он уже привык, как будто съежился, и ярлычок внутри царапал шрам. Одежда Джордана больше не пахла им и картонными коробками, в которых она лежала месяцами. Она пахла цветочным стиральным порошком тети Лейси.

Когда Эдвард заметил, что и щелчки в голове пропали, он стал часами привыкать к новой тишине, пытаясь распробовать ее, испытать. Он медленно наклонял голову из стороны в сторону, прыгал вверх-вниз, даже думал о маме, но щелчки не возвращались. А что, если исчезновение нескольких симптомов диссоциативной фуги – щелчков, ощущения плоскости внутри – само по себе симптом?

Казалось, даже лицо Шай изменилось за те несколько дней, что он отсутствовал: она приобрела непроницаемый взгляд. Иногда ни с того ни с сего, во время обеда или пока они складывали вещи в шкафчики, она одаривала его таким взглядом, и он спешил извиниться.

– Прекрати, – всякий раз говорила она. – Ты не сделал ничего плохого, не извиняйся.

Но Эдвард знал, что она все еще разочарована тем, что он не пошел на слушание. Когда он рассказал ей об этом в первый же вечер после возвращения, ее щеки вспыхнули, и она возмутилась:

– Но это должно было быть так интересно!