Милые мальчики

Пришло махом, ушло прахом. Это все было, разумеется, достаточно забавно, но и что с того? Пригоршня дурного воздуха, негигиеничный мыльный пузырь, тошнотворный газ: все было суета и погоня за ветром. В целом мы достигли немногого, если не считать того, что Ночь вновь объяла нас, даруя покой тем, кто был способен его изведать, и тревогу бессонным. Я все еще никак не мог заснуть. Нашу спальню наверху, почти посредине дома, с западной стороны от мастерской, мы отдали Фредди и его «старику» Альберту С., поскольку там был водопровод. Тигр и я спали в меньшей комнатке, расположенной целиком в западном крыле дома, над Малой Гостиной. Хотя обе комнатки находились на одном и том же чердаке и располагались довольно близко друг от друга, их разделяла каморка примерно в метр шириной, где мы держали краску и малярные принадлежности. Шум и скрип в одном помещении иногда были слышны в другом, но из-за расстояния и разделявших комнатки двух деревянных стен толком ничего разобрать было нельзя. Чем занимались они, Фредди и Альберт — там, в просторной двуспальной кровати, которую я намертво сколотил из разломанных ящиков из-под стекла и для защиты от жучка пропитал нафтанатом меди (отчего она все еще немного пованивала)? Или, вернее, что делал «старик» Альберт С. со своим — посредством Злата, расчета, глухоты и умения прибедняться — превращенным в жалкого раба принцем Фредди? Что, если он заставил Фредди полностью раздеться и, перед тем, как позволить ему забыться сладким сном под одеялом, ставит и укладывает его сейчас в разнообразные унизительные позы и, задыхаясь и хрипя, тискает его в своей грязной похоти? От одной мысли об этом кровь бросалась мне в голову и, благодаря изрядному количеству принятого вина, безумно колотилась в висках. От любого треска, любого легкого стука или удара, производимого, несомненно, стулом в их спаленке, я судорожно втягивал носом, и дыхание мое учащалось. Не могло же быть… Фредди ведь не станет… не позволит своему тугоухому унизителю и приставале… дойти до крайности… меж золотистых холмиков его Нижних Альп…? Ведь он же не допустит, он же ведь никогда, нет, ни за что, он же ведь никогда не позволит, мой Фредди, мой милый Фредди, чтобы этот «Альберт» — даже в мыслях я заключал его имя в иронические кавычки — своим восковым, гнусным, обросшим слежавшимся седым срамным волосом чайным носиком в его, Фреддину священную, темнорусую, бархатистую, запретную, теплую…? От этой мысли у меня перехватило дыхание и я подскочил в постели. Мы с Тигром лежали рядом, однако на отдельных односпальных раскладных кроватях. И все же Тигр, хотя уже и засыпал, заметил мое беспокойство.

— Что-то не так?

— Тигр?

— Да?

— Что с нами будет, Тигр?

— Ты сейчас все видишь в черном свете, зверюга. Завтра все будет по-другому.

— Правда?

— Ну конечно.

— Я больше не пишу. Я совершенно не могу больше писать. Я больше никогда не смогу писать.

— Какая чушь, Зверище. Ты и раньше этого боялся. А ведь между первой и второй книгой всегда должен пройти год-другой, когда ты ищешь, пробуешь, и думаешь, что никогда не найдешь. Но стоит лишь начать — и пошло-поехало, верно?

— Я уж не знаю как давно не писал.

— Ты добрых три года ничего не писал. Твоя книга очень хороша, потрясающая книга, и всего год назад вышла.

— Я пью все больше и больше. Может, придумаешь что-нибудь? Я имею в виду весь этот бардак, бутылки, все — опять под замок, ключ — у тебя?

— Да, тоже можно. Если бы ты только перестал пить в одиночку, когда меня нет, и не скрывал бы от меня. Нельзя тебе пить тайком.

— Я мог бы спросить у…

— А?

— Нет, ничего. Я имею в виду.

Из другой комнаты раздался негромкий, но вполне различимый удар.

— Чем они там занимаются, Тигр?

— Не знаю. — В голосе Тигра слышалась заметная усталость.

— Может, тешатся там друг с другом?

— Да, вполне возможно.

— Ты думаешь, Фредди допустит?.. чтобы этот старый паскудник своим гнусным, мерзким бабоебом — ему, в его крепенькую, сладкую… У Фредди ведь такая сладкая, крепенькая попочка, правда?

— Да, вполне.

— Тебе он не кажется таким уж потрясным, а?

— Ну почему же, я думаю, он действительно прелесть, знаешь, — сказал Тигр с заметным напряжением.

— Ты считаешь, что он чересчур изнеженный и очень уж на задок слаб. Ты, в сущности, считаешь, что он давалка.

— Да нет же, вовсе нет.

— Но ведь это же правда, Тигра-зверь? Ведь такого дурачка ничего не стоит приспособить под служаночку, верно? Ну, какой из него мужик? Разве позволил бы он тогда оседлать себя этому тугоухому компостеру? Какой мужик дал бы этому золотушному старсобесу, этому членистому кактусу к себе в жопу влезть? Уж не ты ли?..

— Да нет, конечно.

— Можно к тебе в постель?

— Ну, давай, — с плохо скрываемой усталостью в голосе сказал Тигр.