Милые люди

– Только я достоин быть в центре повествования! – рыжеусый завизжал истерично, беспомощно.

– Успокойся, дорогой человек, это будет роман-эпопея, места хватит всем.

– Кхм-кхм.

Владимир и главный герой повернули головы к источнику звука.

– Ну все, теперь он здесь! – Рыжеусый поднял руки к небу, а потом улетел к потолку, где и исчез.

Владимир устало спросил:

– Тебе тоже что-то не нравится?

– Мне, право, неловко, в основном вы пишете даже замечательно, и я вовсе не согласен с главным – для первого черновика у вас, пожалуй, литературных штампов даже мало, вы пишете так чисто.

– Но… – Писатель откинулся на спинку стула, закрыл глаза и потер переносицу.

– Но, мон плезир, где же действие, где события? Ведь у вас уже десять страниц ровно ничего не происходит! И эти десять страниц, позвольте заметить, обо мне!

– Красиво жить не запретишь!

– А мне кажется, тут уместнее другой народный хит – «не жили хорошо, нечего и начинать». Давайте добавим драмы. Я создан, чтобы страдать, созидать, мучиться!

Автор отложил очки и нехорошо ухмыльнулся:

– Страдать так страдать!

– Ах! – и друг главного героя растворился. Его «премного благодарен», где последняя «а» взмыла вверх и скромно приземлилась на «е», растворилось вслед за ним.

Когда автор засыпал, ему приснилась та самая девушка, любившая лилии и не подходившая герою с рыжими усами.

– Ты его жалеешь и ведь сам это знаешь! – Во сне она и Владимир выступали на сцене в качестве иллюзионистов, в зале на бархатных стульях сидели всего два человека – родители писателя. Девушка без церемоний говорила с Владимиром, пока распиливала его тело в коробке надвое. Он в ответ молчал. После того как она закончила и раздвинула ящик, левая его половина с головой улыбнулась зрителям и он проснулся.

За окном темно, на часах четыре утра. Ему вдруг привиделось в отражении оконного стекла, что у него выросли рыжие усы, и он нервно пощупал свое гладкое место под носом – как бы оно ни называлось.

Владимир просунул ноги в шерстяные носки, добрел до стола с ноутбуком, дернул за веревочку – и свет включился. Он посидел с минуту, как бы удостоверяясь, что вокруг никого нет. Резким движением открыв ноутбук, Владимир начал писать. В предрассветные часы его мало тревожили, но ровно в шесть утра – ни минутой позже – главный герой сел в кресло напротив, отхлебнул кофе и произнес:

– Она начинает мне нравиться, эта моя будущая жена. И ведь как права, чертовка! Но почему? Почему ты со мной так миндальничаешь?

– Ты что, не видел, что я написал за последние пару часов? – Вопрос был задан лишь формально, потому что все он видел, и наш автор это знал, но задавая очевидный вопрос, за которым следовал очевидный ответ, писатель лишь выигрывал несколько секунд перед тем, как принять болезненную критику.

– Думаешь, то, что ты со мной сделал, – действительно самый страшный удар? Событие, после которого я буду в отчаянии? Захочу сдаться?

– Ну почему ты никогда не шепчешь мне правильные ответы, как муза, которая, хочу подчеркнуть, ни разу – даже во сне – так и не пришла! Зато ты, – Владимир повышал голос с каждым словом, словно поднимался по ступенькам, – ты мой желанный гость! Каждый день! Каждый раз, когда я делаю что-то не так – вуаля! – Писатель затрясся, а воображаемый главный герой смахнул с воображаемого пиджака невоображаемую слюну, которой уже плевался автор. Но продолжал молчать. Потому что каждый раз, когда его рот открывался, автор визжал «нет!».

Владимир кинул голову в ладони, схватил волосы у корней и протянул их к затылку, словно хотел содрать с себя лицо. Он ровным счетом не знал, как нанести герою финальный удар. Но когда месяц спустя ответ был найден, когда еще месяц спустя писатель отредактировал рукопись, он снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и потер переносицу. Затем осторожно оглянулся по сторонам и даже в первую секунду пожалел, что напротив него никто не сидит и не прихлебывает кофе, но только в первую секунду.

Ведь это был хороший знак – знак, что пора отправлять рукопись в издательство.

Эффективное творчество

Мы приходили в кафе Mon Plaisir[24] раз в полгода в течение десяти лет с завидной регулярностью до того последнего визита, когда стало ясно, что наше дальнейшее существование совершенно бессмысленно.

В маленькое сообщество «клуба писателей», как мы сами себя называли, входило четыре человека.

У нас был любимый столик в самом углу, под лестницей: мы ценили уединение. Бедному официанту всегда приходилось скрючиваться буквой «г», когда он приносил латте и прочие флет-уайты. Сбоку от стола находился книжный шкаф, и в начале каждой встречи у нас был ритуал, связанный с ним, – визуализация.