Миллениум. Тетралогия. (ЛП)

Габриэлле это не нравилось, и она безуспешно указывала на то, что подобная логистика только увеличивает риск утечек. Казалось также, что это ведет к утрате ими самостоятельности. Вместо того чтобы искать по своим каналам, они слишком рабски следовали сведениям, поступавшим из компании Яна Бублански.

– Мы как жулики на письменном экзамене, – вместо того, чтобы подумать самим, ждем, пока нам шепнут ответы, – заявила она перед всей группой, что не прибавило ей популярности.

Теперь Габриэлла сидела одна у себя в кабинете с твердой решимостью работать самостоятельно, попытаться глянуть на дело пошире и продвинуться вперед. Возможно, это ни к чему не приведет. С другой стороны, не повредит, если она пойдет собственным путем, не заглядывая в тот же туннель, что все остальные. Тут она услышала в коридоре шаги – высокие решительные каблуки, которые Габриэлла к этому времени уже слишком хорошо знала. К ней в кабинет вошла Хелена Крафт, одетая в серый пиджак от Армани и с уложенными строгим узлом волосами.

– Как дела? – спросила она. – На ногах еще держишься?

– Едва-едва.

– После этого разговора я намерена отправить тебя домой. Тебе надо выспаться. Нам нужен аналитик с ясной головой.

– Звучит разумно.

– И знаешь, что говорил Эрих Мария Ремарк?

– Что в окопах невесело, или что-то подобное.

– Ха, нет; что угрызения совести всегда испытывают не те люди. Тем, кто действительно приносит в мир страдания, все равно. А те, кто борется за хорошее, терзаются муками совести. Тебе нечего стыдиться, Габриэлла. Ты сделала все, что могла.

– Я в этом не уверена. Но все равно спасибо.

– Ты слышала о сыне Бальдера?

– Мельком, от Рагнара.

– Завтра в десять часов комиссар Бублански, инспектор Мудиг и некий профессор Чарльз Эдельман встречаются с мальчиком в Центре помощи детям и молодежи «'Oдин» на Свеавэген. Они попробуют уговорить его нарисовать побольше.

– Тогда я буду держать кулачки. Но мне не нравится, что я об этом знаю.

– Спокойно, спокойно, проявлять чрезмерную подозрительность входит в мою задачу. Эти сведения известны только тем, кто умеет держать язык за зубами.

– Тогда я на это полагаюсь.

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Что именно?

– Фотографии парня, который хакнул сигнализацию Бальдера.

– Я их уже видела. Даже детально изучала.

– Ты уверена? – произнесла Хелена Крафт, протягивая Габриэлле нечеткий увеличенный снимок запястья.

– Ну, и что тут такого?

– Посмотри еще раз. Что ты видишь?

Габриэлла посмотрела и увидела две вещи: эксклюзивные часы, о наличии которых догадывалась раньше, и неотчетливо под ними, в щели между перчаткой и курткой, несколько черточек, напоминавших самодельные татуировки.

– Какой контраст, – произнесла она и добавила: – Несколько дешевых татуировок и очень дорогие часы.

– Более того, – сказала Хелена Крафт. – Это «Патек Филипп» 1951 года, модель 2499, первая серия или, возможно, вторая.

– Мне это ничего не говорит.

– Это лучшие из существующих наручных часов. Такие часы несколько лет назад продали на аукционе «Кристис» в Женеве более чем за два миллиона долларов.

– Вы шутите?

– Нет. И купил их не кто-нибудь, а Ян ван дер Валь, адвокат из «Дакстоун Партнер». Он приобрел их для одного клиента.

– Из бюро «Дакстоун Партнер», представляющего «Солифон»?

– Именно.

– Нам, конечно, неизвестно, те же ли часы на фотографии с камеры, которые были проданы в Женеве; и нам не удалось узнать, что это был за клиент. Но это начало, Габриэлла. Теперь у нас есть худощавый тип, который выглядит, как наркоман, и носит часы такого класса. Это должно сузить поиск.

– Бублански об этом знает?

– Это обнаружил его криминалист Йеркер Хольмберг. Но я хочу, чтобы ты с твоим аналитическим мозгом раскрутила это дальше. Иди домой, поспи, а завтра с утра принимайся за дело.

Мужчина, именовавший себя Яном Хольцером, сидел в своей квартире на Хёгбергсгатан в Хельсинки, неподалеку от Эспланады, и просматривал фотоальбом со снимками дочери Ольги, которой сегодня исполнилось двадцать два года и которая училась на врача в Гданьске, в Польше.

Ольга была высокой, темноволосой и энергичной, всем лучшим в его жизни, как он обычно говорил. Не только потому, что это красиво звучало и создавало ему образ ответственного отца. Ему хотелось в это верить. Однако это, вероятно, больше не соответствовало действительности. Ольга догадалась, чем он занимается.

– Ты защищаешь злых людей? – спросила она однажды. А потом стала с маниакальным упорством заниматься тем, что называла своим участием в судьбе «слабых» и «беззащитных».