Миллениум

— Нет, это не телефонный разговор. — Жанна первую фразу произнесла тихо, а потом закричала — визгливо, по-бабьи, упираясь кулаками в бока и топая ногами: — Отправляйтесь сейчас же! Раз сказано посылать письма, посылайте, и не суйте свой нос в чужие дела! Будете рассуждать вместо того, чтобы исполнять, рассчитаю к чёртовой бабушке! Забудете ли когда-нибудь, что были директором школы или нет? Пора зарубить на носу, что вы — прислуга, понимаете?! Раз пришли ко мне, раз подписали все бумаги, значит, нужно отбросить все воспоминания и делать то, что положено. То есть выполнять мои поручения, а не вызывать сюда маму, как в школу. Всё, отправляйтесь!

Жанна зачем-то скинула туфли, проверила, не пострадали ли от топота каблуки, и в одних чулках умчалась наверх по лестнице.

Ксения Васильевна, потрясённая столь безобразной сценой, стояла на ступенях и не знала, как сейчас нужно себя вести, куда бежать — на почту или за Жанной, с которой явно происходило что-то неладное. Никогда та не позволяла себе орать на прислугу и оскорблять людей. Даже когда вернулась после самоубийства Кости Чепеля пьяная, изо всех сил старалась не попадаться на глаза строговатой, но по-матерински заботливой горничной. Насколько помнила Ксения Васильевна, Жанна никогда родным писем не посылала. Всегда хваталась за мобильник, с него звонила и за границу, а сейчас почему-то решила воспользоваться старомодным, ею же не раз осмеянным способом связи.

Но всё-таки, побоявшись вызвать у Жанны ещё один приступ ярости, Ксения Васильевна вздохнула и отправилась в свою комнату — взять пальто, шляпу и переобуться.

Она вышла из парадного и краем глаза заметила светло-кремовые «Жигули», стоящие за углом, в салоне которых сидело четверо или пятеро человек. Вздрогнув и покрывшись испариной от страха, Ксения Васильевна продолжала путь. Она то и дело оглядывалась, но ничего особенного не замечала. Автомобиль оставался на месте, и погони за ней не было. Потом горничная завернула за угол и потеряла машину из виду.

Конверты жгли ей пальцы. Ксения Васильевна несла их немного на отлёте, и капли дождя падали на дорогую бумагу. Дышалось всё труднее, бешено колотилось сердце, и хотелось броситься к первому попавшемуся прохожему, крикнуть, что у них дома беда. Но где доказательства? Стоят «Жигули» у дома, хозяйка ни с того ни с сего взбесилась — и где трагедия? Со всеми бывает, и не нужно паники. Как говорится, «вот убьют, тогда зайдёте».

Но просто так отправить письма и уйти домой Ксения Васильевна не могла. Она привыкла отвечать за жизнь и здоровье подопечных детей. И Жанну втайне считала легкомысленной, к тому же глупой ученицей, которая до двадцати восьми лет не желала осмысливать собственные поступки. Заполучив просто так, совершенно случайно, огромное богатство, Жанна не научилась распоряжаться деньгами и людьми, и потому, вероятно, чересчур перенервничала и, в конце концов, заболела.

Ни в коем случае нельзя ждать, когда дойдут письма при нынешней-то работе почтовиков. Следует немедленно связаться с матерью молодой хозяйки и попросить её немедленно приехать, иначе потом будет поздно каяться. Каяться, как сама Жанна после гибели молодого друга Константина, который очень нравился горничной. Ксения радовалась, что Жанна выбрала в мужья интеллигентного парня, студента-технаря, а не бритоголового обалдуя и не престарелого извращенца, разбогатевшего в последние десять лет и ныне наслаждающегося на полную катушку.

После того, как Костя повесился, Ксения Васильевна с Жанной плакали вместе. И теперь горничная боялась, что хозяйка может что-нибудь сделать с собой — безумный взгляд, перекошенное лицо, стучащие в ознобе зубы, капли пота на лице Жанны так и мерещились Ксении всю дорогу.

Ватными пальцами, щурясь и шмыгая носом, Ксения Васильевна запихала оба конверта в прорезь почтового ящика. А после не повернула к дому, вошла в зал и направилась к приёмщице посылок и заказной корреспонденции — они были давно и хорошо знакомы. На удачу, около стойки никого не оказалось, и Ксения подозвала приёмщицу.

— Ниночка, дорогая, здравствуйте! Можно позвонить от вас?

— Конечно, можно, Ксения Васильевна!

Пышнотелая приёмщица колыхнула бюстом и открыла перед Ксенией дверцу. Она и не подозревала, кем сейчас работает поседевший на службе педагог. Ксения Васильевна внешностью, манерами и каким-то особым шармом напоминала гимназическую классную даму. На почте к ней относились приветливо, раз в месяц выплачивали пенсию и при случае вот так позволяли воспользоваться телефоном.

Нина сразу заметила, что у пожилой дамы сегодня покраснели глаза. Она явно плакала, но интересоваться, в чём дело, приёмщица не стала. Она провела посетительницу в боковую дверь, и Ксения Васильевна совсем по-старушечьи семенила следом, морщась от запаха горячего сургуча. Пыль от пеньковой верёвки заставила ей несколько раз тихонько, по-кошачьи чихнуть.

— Вот, пожалуйста, звоните, а я пошла!