Миллениум

Рита говорила сбивчиво, невнятно, чем раздражала полковника. Но он молча слушал, накручивая провод телефона на палец и позабыв о собственных горестях.

— Сегодня рано утром Артур позвонил мне домой и сообщил, что нашёл Валерию мёртвой. Она приняла большую дозу снотворного. Сделала это намеренно, потому что оставила предсмертную записку. Пока я больше ничего не могу вам сказать, потому что сама не в курсе. Артур был, сами понимаете, в каком состоянии. Сказал только, что закончит все дела у себя на квартире и приедет. Просил передать его извинения. Он ещё добавил, что Валерия была в депрессии, и состояние это усилилось после поездки в Питер. — Рита сморкнулась в платочек, закашлялась. — Честно говоря, я хотела сегодня вызвать врача на дом, но из-за случившегося приехала на службу. Надо заменить Артура на время его отсутствия, помочь ему на работе…

— Иди домой! — приказал полковник, потирая опять защемившее сердце. — Твоих хворей мне ещё не хватало! А с Артуром мы разберёмся, когда приедет. Значит, Валерия покончила самоубийством? Довели девчонку, гады…

Полковник вспомнил прозрачные глаза Лукина и впервые в жизни пожалел, что женился, завёл детей, дождался внуков. И что до сих пор живёт на свете престарелая мать. Будь он один, без семьи, то, не задумываясь, разрядил бы всю обойму в это сухощавое интеллигентное лицо.

— Добили… Крыша поехала. Я боялся этого, Рита. Предполагал, что такое может случиться. Значит, всё произошло на квартире у Артура? Представляю, каково ему сейчас. Такой геморрой — врачи, милиция, следователь. Косые взгляды, подозрения, сплетни соседей… И, самое главное, чувство вины перед Валерией, которая так и не увидела свою дочку. Но он — ударный парень, справится. У него такая сила воли, что нам с тобой и не снилось. Так что оставь ему записку и сама иди лечиться. Эх, жаль, что так получилось! Отец младенца искалечен, мать мертва. А мы в полной жопе, прости за выражение. Зря вы все суетились, елозили, как мухи по стеклу…

— И вовсе не зря! — Маргарита позволила себе не согласиться с начальником. — Чарльз Диккенс сказал так: «Испробуй все возможности. Всегда важно знать, что ты сделал всё, что мог». Мы сделали всё возможное, Александр Георгиевич. Артур свёл Валерию лицом к лицу с женщиной, у которой сейчас живёт Милена. Возможно, эта встреча и подтолкнула девушку к самоубийству. Артур сказал мне утром по телефону, что совершил роковую ошибку. Но не уточнил, какую именно…

— Капитан Деркач, вы свободны! — резко сказал Петруничев и положил трубку.

Вспомнил о том, что произошло за последний месяц, и побледнел, потянулся к стоящему на тумбочке графину. Не обращая внимания на телефонные звонки и стук в дверь, он налил полный стакан воды и стал медленно, глоточками, пить, стуча зубами по толстому стеклу.

* * *

— Проходи, присаживайся!

Петруничев протянул Тураеву руку через стол, но не привстал, как делал всегда. Боялся, что боль опять стрельнёт под лопатку и в руку. Осатанев от постоянного ожидания нового приступа, полковник даже дышать старался через раз.

— Я всё знаю, Маргарита мне доложила. Ты сейчас можешь рассказать, что у вас произошло?

Петруничев всеми способами оттягивал начало основного, ужасного для него разговора. Между прочим, подумал, что Тураев будет менее пристрастен, потому что думает о Валерии. Интересно, по собственной инициативе та ушла из жизни, и её заставил Лукин? Он мастер на такие штуки, и потому ничего нельзя исключать. В любом случае исчезновение со сцены матери украденного ребёнка на руку бандитам.

Артур прошёл в кабинет, сел за полированный стол для заседаний. Расстегнул клетчатый пиджак, который надел сегодня с чёрной рубашкой и табачного цвета галстуком. Выглядел такой наряд достаточно экстравагантно; Петруничев поморщился, но ничего не сказал. Теперь полковник и вовсе считал себя не вправе распоряжаться другими людьми, навязывать им свои вкусы и пристрастия. Даже милицейскую форму он считал неуместной и чувствовал себя наглым самозванцем, который уже давно не имеет права носить её.

Ничего, скоро придётся подать рапорт об увольнении. Пенсия заслужена, и можно уехать на грядки. Мать давно звала к себе пожить — надо бы уважить старушку. Но это всё потом, когда станет ясно, что позор не выплыл на свет. Нечего загадывать, когда ещё можно за всё случившееся пойти под суд.

Сейчас ещё получится скандал из-за самоубийства Валерии Леоновой. Скажут, что выбрали неправильную тактику, затянули время, пошли по ложному пути, и тем самым спровоцировали у потерпевшей нервный срыв. А если выплывет история с дискетой Вандышева, можно будет прослыть трусом и шкурой, истеричной бабой. Петруничев представлял, как его станут стыдить, говорить правильные слова о том, что долг превыше родственных чувств, и нужно было взять себя в руки.

Интересно, а как эти законники поступили бы на его месте? Чтобы так говорить, нужно пренебречь своей жизнью не на словах, а на деле. Но где таких найдёшь в наше время? Герои остались в приключенческих романах и в книжках про войну. А вокруг — одни хапуги, подлецы и трусы…