Милюков

Один из старых знакомых Милюкова В. А. Мякотин предложил ему вступить в проходившую в это время организационное становление Партию социалистов-революционеров, гарантировал ему место в Центральном комитете и был удивлен отказом Милюкова, мотивированным тем, что он является принципиальным противником социалистических течений. (Впрочем, сам Мякотин долго в партии эсеров не удержался и осенью 1906 года стал одним из основателей более умеренной Партии народных социалистов.)

Милюков сразу же включился в деятельность Союза освобождения, который находился на пути превращения в политическую партию. Еще до его возвращения, в марте 1905 года, состоялся III съезд Союза освобождения, на котором был поставлен вопрос об объявлении его партией. Разногласия, однако, оказались настолько острыми, что конкретной программы принять не удалось. Сошлись на том, чтобы оставить вопрос о партии на будущее, а пока утвердить предельно общую программную резолюцию о необходимости либерализации государственного устройства России, причем была сделана оговорка, что изменение ситуации потребует изменения установок Союза. Милюков считал такое решение правильным, так как революционные события явно развивались по восходящей линии.

Проявлением сдвига влево стала объявленная «освобожден-цами» «банкетная кампания»[6] — на самом деле это были политические собрания, на которых звучали всё более радикальные речи, порой выдвигалось требование республики.

Поздней осенью 1904 года развернулась инициатива Союза освобождения — создание общественных объединений интеллигенции по профессиональным группам: союзов писателей, инженеров, адвокатов со своими выборными бюро, которые устанавливали связи между собой и в результате в мае 1905 года образовали Союз союзов. Милюков не застал начало этой кампании, но активно включился в нее. Он счел форму Союза союзов удачной для того, чтобы направить усилия неорганизованной, но демократически настроенной интеллигенции в единое русло. Он писал: «…бесформенное политически русское прогрессивное общество получало возможность впервые объединиться не только идейно, но и формально. Это был метод, к которому я вполне мог присоединиться как к первичной и переходной ступени политической организации, которую я считал неизбежным предварительным условием всякой свободной политической жизни»^{288}.

Оптимизма добавляла и явная нервозность царя и его окружения, опасавшихся нараставшего общественного движения. Особенно страшили их террористические акции Боевой организации эсеров. Паника охватила придворные круги, когда 4 февраля эсер Иван Каляев на территории Московского Кремля убил дядю царя, великого князя Сергея Александровича, считавшегося главой группы давления на царя и фактическим виновником расстрела 9 января. В результате последовала первая уступка: 18 февраля был опубликован царский рескрипт новому министру внутренних дел Александру Григорьевичу Булыгину о созыве «достойнейших, доверием облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений», правда, с оговоркой, что будут полностью соблюдаться основные законы империи^{289}. Несмотря на ограниченность полномочий, делегируемых новому органу, названному Булыгинской думой, само направление, в котором теперь была вынуждена следовать царская администрация, внушало надежду и оптимизм.

Милюков выделял два естественных центра оппозиционного движения — петербургский и московский. В Северной столице противоречия, по его мнению, были намного острее — дворцовая камарилья чуть ли не напрямую сталкивалась с радикальными кругами. В Первопрестольной было значительно спокойнее, особенно в среде интеллигенции. Этот «профессорский круг» был Павлу Николаевичу ближе, чем нервные сходки в столице, сопровождавшиеся перебранками и чуть ли не драками. Перебравшись в Москву, он вновь почувствовал себя здесь своим человеком.

Поселился Павел Николаевич у московского адвоката Михаила Львовича Мандельштама, известного смелыми выступлениями на политических процессах. На всю страну прогремели его слова «Правительство само толкает людей на террор» в речи в защиту Каляева в Особом присутствии Сената. Московский адвокат быстро ввел Милюкова в круг местной прогрессивной интеллигенции, познакомил его с юристами и представителями смежных профессий, приступившими к разработке проекта конституции.

С некоторыми членами этой группы Павел Николаевич уже был знаком, с глубоким уважением относился к М. М. Ковалевскому, с интересом возобновил общение с известным московским адвокатом Сергеем Андреевичем Муромцевым, автором ряда запрещенных к публикации и распространяемых нелегально еще в 1880-х годах проектов народного представительства. Теперь Муромцев координировал разработку новых предложений более молодыми юристами: 34-летним Федором Федоровичем Кокошкиным, 39-летним Павлом Ивановичем Новгородцевым и др.