Милюков соглашался с оценкой Сталина как «беспринципного интригана» и с утверждением, что идеи индустриализации и коллективизации сельского хозяйства тот заимствовал у «левой оппозиции», стремясь обезоружить своих оппонентов принятием их «крайне левой программы»{899}. Все эти суждения, навеянные книгой Суварина, были более достоверны, нежели определение Сталина как прагматика. Но прошло несколько лет, и Милюков возвратился к прежней оценке советского диктатора, как будто ни книги Суварина, ни его собственной рецензии на нее не существовало.
В конце января 1937 года Милюков выступил в парижском клубе Республиканско-демократического объединения с докладом «Международное положение и Россия». Игнорируя уже поступавшие на Запад данные о массовом терроре в СССР, Милюков вновь добродушно и в общем снисходительно рассуждал о том, что Сталин, не будучи теоретиком, не может быть фанатиком, а следовательно, и подлинным революционером: «Сталин силен не умом, а простецким инстинктом, связывающим его с реальными требованиями дня и волей к действию». В конце доклада был поставлен вопрос: кто должен быть доволен и кто недоволен сталинским руководством? К последним автор отнес в первую очередь Троцкого, высланного из СССР и незадолго перед этим выпустившего книгу «Преданная революция». Саркастически высмеяв утопистов, подобных Троцкому, Милюков делал вывод: «Революция не пошла тем путем, как предполагала доктрина, а, пойдя другим путем, тем самым изменяет свое содержание в направлении, которое не нравится»{900}.
В надежде, что Сталин полностью откажется от социалистической фразеологии и элементов социализма, действительно существовавших в СССР, Милюков был готов закрыть глаза на кровь невинных людей, пролитую по всей огромной стране.
О судьбе некоторых старых большевиков, даже соратников Троцкого, газета Милюкова писала с оттенком сочувствия. Ей явно импонировал, например, Христиан Раковский, один из руководителей антисталинской оппозиции, который, находясь в ссылке, не пошел на капитуляцию перед генеральным секретарем ВКП(б){901}. Газета информировала о передаче Раковским за рубеж аналитических статей о сущности сталинского режима. Опубликовав сообщение о кончине Раковского (слух оказался ложным, социалистический ветеран был расстрелян по приказу Сталина в 1941 году), «Последние новости» писали в явно не типичных в отношении большевиков выражениях: «Подточенное беспокойной жизнью и тяжким трудом, его здоровье не выдержало сурового климата». Почти через год агентство Рейтер опровергло сведения о смерти Раковского, сообщив, что он продолжает находиться в сибирской ссылке, и «Последние новости» исправили допущенную ошибку{902}.
Впрочем, далеко не все погибшие от рук сталинских палачей во время Большого террора были, с точки зрения Милюкова, невинными. Он исправно откликался на судебные процессы над «врагами народа» в Москве 1936–1938 годов, начиная с суда над Каменевым, Зиновьевым и другими соратниками Ленина. Он считал судебный спектакль и расстрел бывших партийных лидеров полным крахом большевистской революционности и торжеством государственника Сталина{903}, а это для него было главным.
Сходными были и оценки январского процесса 1937 года и мартовского 1938-го. Милюков был вполне удовлетворен их жестоким исходом, пытаясь оправдать его необходимостью в условиях грозящей войны ликвидировать в СССР нацистскую «пятую колонну». Это была нелепость, которую тогда же разоблачил вначале Троцкий, а за ним и многие западные наблюдатели.
Но Милюков игнорировал вскрытие объективными наблюдателями противоречий и фальшивок, чтобы подогнать действия Сталина под свои «патриотические» установки, сделать их более приемлемыми для той небольшой части эмиграции, которая совмещала патриотические чувства с готовностью признать кровавый режим в СССР.
Милюков отлично понимал, что в СССР идет расправа с массой людей, в подавляющем большинстве не имевших никакого отношения к политике, однако пытался убедить не только читателей «Последних новостей», но и своих ближайших сторонников, да и самого себя, что речь идет лишь о ликвидации старого партийного слоя, который Сталин решил истребить перед лицом военной опасности{904}.