Милюков

Девятого числа Временное правительство официально подтвердило послам держав Антанты, что этот документ был принят единогласно. Однако во всей левой печати его стали провокационно именовать нотой Милюкова, а его появление послужило удобным поводом к антиправительственным выступлениям 20–21 апреля, в ходе которых несколько большевистских и анархистских групп даже применили оружие.

Участники волнений несли плакаты с требованиями «Долой Милюкова!», «Долой Временное правительство!». Кадетская организация Петрограда при поддержке других либеральных объединений организовала контрдемонстрацию с лозунгами «Доверие Милюкову!», «Да здравствует Временное правительство!», «Долой Ленина!». Когда демонстранты пересекались на центральных улицах, начинались стычки. Серьезнее были столкновения с войсками и малоэффективной «народной милицией» (царская полиция была распущена в первые дни революции). Стреляли, правда, в основном в воздух, но не обошлось без раненых и убитых.

Возник первый после начала революции политический кризис.

И перед апрельскими событиями, и в их ходе Милюков был основным объектом атаки большевиков, изображался ими воплощением империалистической политики Временного правительства. «Рабочие и солдаты должны ясно заявить, — призывала «Правда» еще 26 марта, — что империалистические и захватнические планы г. Милюкова — не наши планы, что мы их в корне отвергаем, и борьба с ними является нашей настоятельной задачей».

В этих условиях министр иностранных дел продолжал упорно отстаивать свою позицию не только в правительстве, но и перед населением Петрограда, невзирая на то, что это население относилось к его геополитическим планам всё более враждебно. Писатель Марк Алданов, присутствовавший на митинге в цирке «Модерн» (в то время наиболее популярной площадке публичных дискуссий), вспоминал: «Настроение в цирке было чрезвычайно бурное и даже грозное. Ярость толпы вызвало уже одно то, что «Милюков-Дарданелльский» смеет появиться на митинге. Он действительно посмел. Павел Николаевич появился на трибуне в назначенное время без всякой охраны… Его встретили бешеным свистом. Милюков отнесся к этому совершенно хладнокровно, немного подождал и начал свою речь… Он говорил так, как мог бы говорить на заседании своей партии. Его прерывали криками, гулом, воем. Его могли тут же убить… Добавлю, что появление в цирке «Модерн» ему было совершенно не нужно: едва ли он бы убедил хоть одного человека из четырех тысяч. Конечно, он думал, что рисковать жизнью в те дни было его профессиональным долгом»^{666}.

Чтобы ослабить накал страстей, министры решили пожертвовать Милюковым, поскольку именно министр иностранных дел отвечал за подготовку ноты; кроме того, в обществе хорошо была известна его внешнеполитическая позиция, совпадавшая со сформулированной в документе.

Вечером 21 апреля в суматохе было созвано совещание правительства и Исполкома Совета. Милюков попытался выступить с объяснениями тех положений ноты, которые вызвали протесты, и причин, по которым в документ вошли не все требования Совета. Думается, он был чрезмерно оптимистичен, когда писал в воспоминаниях: «Отношение Исполнительного комитета к правительству было примирительное. Церетели, взявший к тому времени руководящую роль в Исполнительном комитете, после моего отказа публиковать новую ноту согласился ограничиться разъяснениями только двух мест, вызвавших особо ожесточенные нападки»^{667}. Скорее, пожалуй, можно говорить о том, что министерское кресло под ним серьезно зашаталось.

На следующий день текст двух разъяснений был обсужден и одобрен правительством, а затем с ними согласился и Церетели. В них говорилось, что текст ноты после тщательного обсуждения правительством был принят единогласно; отмечалось, что под упомянутыми в ноте «санкциями и гарантиями» прочного мира правительство «имеет в виду такие меры, как ограничение вооружений, международный трибунал и пр.»^{668}. Исполком Совета признал разъяснения удовлетворительными, а инцидент исчерпанным (за такое решение проголосовали 34 члена Исполкома, против — 19).

Вскоре в окружении князя Львова стали обсуждать вопрос об образовании коалиционного с социалистами правительства, против чего Милюков решительно возражал, считая, что это сильно ослабит авторитет власти. При этом Милюкову стало известно, что свое участие в правительстве социалисты обусловливают фактическим ультиматумом — смещением его с поста министра иностранных дел. Ему передали, что В. М. Чернов, пользовавшийся у эсеров безусловным авторитетом (в отличие от Керенского, который, хотя и был министром, считался в эсеровской партии выскочкой-новичком), высказался по форме не очень определенно, но по существу решительно, что он «безгранично уважает П. Н. Милюкова, считает его участие во Временном правительстве необходимым, но что, по их (социалистов. — Г. Ч., Л. Д.) мнению, он бы лучше мог развернуть свои таланты на любом другом посту, хотя бы в качестве министра народного просвещения»^{669}.