Милюков

Думская деятельность Милюкова приобрела теперь существенно иной характер, нежели его работа в Думе третьего созыва: тогда основной удельный вес приходился на работу в комиссиях, попытки согласовать тексты законопроектов с другими фракциями; теперь же возможности думского законотворчества становились крайне ограниченными, основные усилия сосредоточились на общеполитической проблематике, поднимать которую в условиях думского регламента можно было в основном в форме запросов. Что касается законопроектов, то даже в тех случаях, когда большинство признавало «желательность» их обсуждения (так было с законопроектами о свободе слова и о свободе совести), это означало лишь отправку текстов в различные комиссии, где они ожидали своей очереди на рассмотрение. Тем не менее Милюков был инициатором подготовки и автором целого ряда проектов думских резолюций, вносимых представителями его партии: об обороне страны, о деятельности Министерства внутренних дел, об отношении правительства к общественным организациям и др.^{476}

С особыми трудностями Дума столкнулась, когда в начале 1914 года пост председателя Совета министров вновь занял И. Л. Горемыкин. Он начал прямое наступление на права депутатов. Властям нужен был предлог, и его нашли в речи социал-демократа, руководителя фракции меньшевиков Николая Семеновича Чхеидзе, в которой говорилось об участии императрицы Александры Федоровны в тайных махинациях внешних врагов России. Выступление Чхеидзе сочли неуважительным по отношению к престолу, а затем переквалифицировали по статье 129 Уголовного уложения 1903 года, предусматривавшей за политические преступления (участие в «скопище», собравшемся для выражения неуважения к верховной власти, порицания образа правления, сочувствия бунту или бунтовщикам; произнесение речи, составление, хранение, правка сочинений, возбуждающих к неповиновению власти) заключение в крепость или ссылку, причем сроки не оговаривались, давая свободу судейскому произволу^{477}.

По всей видимости, чиновники рассчитывали, что напряженные отношения между фракциями социал-демократов и кадетов приведут к фактической изоляции Чхеидзе. Однако Милюков воспринял этот казус как ущемление прав депутатов. Ему удалось убедить председателя Думы Родзянко и других октябристов, что под угрозой может оказаться любой из них. Фракция кадетов внесла законопроект о свободе депутатского слова и предложила до его рассмотрения отложить обсуждение бюджета. 21 апреля 1914 года Милюков выступил на пленарном заседании Думы с большой речью. Его поддержали не только однопартийцы, но и октябристы. В результате дело против Чхеидзе было прекращено и он продолжил думскую деятельность.

Яркий характер носила и речь Милюкова 19 февраля 1914 года в защиту права на культурное самоопределение украинского народа. Поводом к ней было запрещение чествовать юбилей Т. Г. Шевченко. Узнав об этом от украинских членов своей партии, Павел Николаевич поехал в Киев.

К этому времени Милюков и другие руководители партии проявляли всё больший интерес к украинскому вопросу в связи с ростом украинского национального движения, высоким влиянием партии в Киеве, Харькове и других городах Украины, поддержкой кадетов выдающимися деятелями национально-освободительного движения, особенно историком Михаилом Сергеевичем Грушевским, чьи труды Павел Николаевич высоко ценил.

Еще весной 1913 года он стал инициатором специального собрания руководства партии, состоявшегося 5 мая, на котором говорил о росте национального самосознания украинцев и их недовольстве тем, что партия недостаточно защищает в Думе их права. По заявлению Милюкова, украинцы просили, чтобы кадетская фракция отмежевалась от заявления П. Б. Струве об опасности расслоения России на национальные культуры^{478}.

Павел Николаевич получал с Украины многочисленные письма и телеграммы с просьбами и требованиями способствовать введению преподавания в тамошних школах украинского языка. Из села Чернобай Полтавской губернии писали: «Мы не хотим, чтобы русский язык вовсе отсутствовал в нашей школе — пусть и он живет, пусть наши дети учатся и ему, но для того, чтобы улучшить положение школы, расширить умственный кругозор и экономическое богатство, нам необходимо учить на том языке, с которым растут и воспитываются наши дети». Подобные мысли содержались в обращениях мелитопольского общества «Просвита» («Просвещение») и многих других документах, поступавших в канцелярию Думы на имя Милюкова^{479}.

В отношении национального, в частности украинского, вопроса Милюков, однако, был очень осторожен. Он выражал опасение, как бы этот вопрос не опередил и не вытеснил другие проблемы, и призывал к партийной дисциплине: «Входя в состав партии, они (представители национальностей. — Г, Ч., Л. Д.) должны считать то или иное трактование национальных вопросов внутренним делом своей партии, а не ставить себя как-то вовне и не предъявлять к партии извне свои требования и порицания»^{480}.