Анна Сергеевна знала о романе супруга, но не устраивала истерик, надеясь, что муж образумится. Зная его характер, она была почти уверена, что так и произойдет — не по причине семейных привязанностей, а в связи с баталиями на общественном поприще. Об этом адюльтере известно в основном из ее писем супруге В. И. Вернадского Наталье Егоровне, с которой у нее были доверительные отношения: она рассказывала о «поворотах» романа мужа с «французской девушкой», о своих жестких разговорах с ним, о том, что Павел «обещал» прекратить отношения, но затем «всё опять началось». Милюков по крайней мере дважды уходил из дому, а затем возвращался. Весьма сдержанно, но с явной душевной болью Анна Сергеевна писала: «Всё, что он говорит, полностью противоречиво. То он говорит, что ликвидировал отношения… то говорит, что никогда не оставит ее, что чувствует себя привязанным к ней. То он говорит, что не знает, как закончит всё это дело, но оно должно быть закончено… Надо ждать, не зная, как всё это окончится».
В самом начале 1907 года Мари возвратилась в Париж, но чуть ли не каждый день писала русскому любовнику длинные письма. Весной они провели несколько недель в Швейцарии. Видимо, во время этой поездки состоялся решительный разговор, любовная связь прекратилась, и Павел Николаевич возвратился к семье{385}.
Внешне отношения с женой нормализовались. Когда Павел Николаевич уезжал, в частности за границу, то писал супруге теплые письма, ее же послания были и вовсе нежными: «Павлушенька, мой дорогой, мой маленький хозяин!»{386} Большая коллекция писем Анны Сергеевны супругу была сбережена им во время всех политических и житейских бурь, вывезена за границу и сохранилась в Русском заграничном историческом архиве, ныне являющемся составной частью ГАРФ{387}.
Связь с француженкой ни в малейшей мере не помешала политической деятельности Милюкова, а скорее всего, даже подстегивала его энергию.
Правительство Столыпина колебалось: применять ли репрессивные меры против подписавших Выборгское воззвание и какие именно. С юридической точки зрения дело подлежало рассмотрению финским судом, который не нашел в подписании документа состава преступления. Кроме того, российское законодательство четко различало понятия составления и распространения преступного документа. Во втором случае подписавшие оказывались невиновными, а привлекать к ответственности следовало только тех, кто способствовал его распространению.
Колебания, однако, продолжались недолго. 16 июля было начато уголовное преследование бывших членов Государственной думы, подписавших воззвание. 167 человек были преданы суду Особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты по обвинению в распространении преступного документа путем его составления — такой несуразной формулировкой пытались соединить два различных деяния.
Как свидетельствовал в мемуарах один из адвокатов обвиняемых, член кадетской партии Василий Алексеевич Маклаков, у защиты была «благоприятная почва» для работы. Но суд неумолимо гнул свою линию. Еще один адвокат подсудимых, Осип Яковлевич Пергамент, в речи на судебном заседании заявил: «…венок славы подсудимых так пышен, что даже незаслуженное страдание не вплетет в него лишнего листа… Но если нужно произвести над ними насилие, то зачем же к насилию над людьми прибавлять еще насилие над законом?»
Приговор был вынужденно мягким: подавляющее большинство подсудимых получили три месяца тюремного заключения. Но они были лишены избирательных прав и не могли в дальнейшем стать думскими депутатами.
Во время судебного процесса Милюков почти ежедневно выступал в «Речи» со статьями, в которых вскрывал противоречия в обвинении, поддерживал адвокатов и всеми силами приободрял подсудимых. Трудно сказать, понимал ли он, что если уж кого предавать суду и сажать в тюрьму за составление документа, то прежде всего его. Но свое авторство Милюков открыл в печати только через много лет. Профессиональное занятие политикой влекло за собой немалые моральные издержки, и бороться с ветряными мельницами Павел Николаевич считал совершенно непродуктивным занятием.
Тем временем необходимо было определить отношение кадетской партии к выборам в новую Думу. Милюков предложил провести новый съезд в Гельсингфорсе. Так Финляндия становилась удобным местом встреч оппозиционных деятелей — от кадетов до большевиков.
IV съезд Конституционно-демократической партии состоялся 24–28 сентября 1906 года. Милюков, выступивший с докладом о предстоящей деятельности партии в связи с роспуском Первой Государственной думы, призывал, исходя из реальных обстоятельств, проводить такую линию, которая способствовала бы сохранению в России хотя бы урезанного парламентаризма. Не отказываясь от духа Выборгского воззвания, докладчик осторожно давал понять, что выдвинутый в нем призыв к пассивному сопротивлению широких слоев населения не следует рассматривать как актуальный. По ироничному высказыванию Винавера, от крыльев у партии остались только перья{388}.