Павел Николаевич всё больше проявлял себя как профессиональный политик, напрямую не жертвующий своими принципами во имя сиюминутной выгоды, но готовый в случае необходимости умолчать о своей истинной линии или даже сделать акцент на частный вопрос, чтобы незаметно отойти от общей проблемы.
Между тем отношения Думы с царем и правительством становились всё более напряженными. С согласия руководства партии Муромцев после избрания его председателем Думы вышел из кадетской фракции и вел себя не просто как беспартийный руководитель представительного органа, а как второе лицо в государстве. В Зимнем дворце такое поведение воспринималось святотатством.
Еще большим нарушением монарших прерогатив был сочтен адрес на имя царя, подготовленный в ответ на выступление Николая II перед депутатами во время приема перед открытием Думы. Работали над адресом Милюков, Кокошкин и Винавер. Документ составлялся в предположении, что роспуск Думы не исключен в самом близком времени, и должен был прозвучать своего рода завещанием будущим представительным учреждениям. Адрес состоял из двух частей — в первой излагались намерения парламента, во второй — просьбы к царю: политическая амнистия, отмена фактического верховенства Государственного совета над Думой, расширение ее законодательных полномочий, необходимость создания правительства, пользующегося доверием большинства Думы и несущего ответственность перед народом в лице его избранных представителей, а не перед императором{370}.
Верховная власть фактически проигнорировала адрес. Делегация Думы во главе с Муромцевым, которая должна была вручить его, не была принята императором. Ответ был получен не от царя, а от того самого правительства, которое характеризовалось в адресе как не заслуживающее народного доверия. Вслед за этим в течение нескольких месяцев продолжались столкновения правительства с Думой, в которых «из буфета» продолжал деятельно участвовать Милюков.
В самом правительстве и даже в дворцовых кругах не было единодушия касательно Думы. Наиболее непримиримую позицию занимал весьма влиятельный министр финансов Владимир Николаевич Коковцов (позже он станет председателем Совета министров). В то же время недавно назначенный на, казалось бы, технический, хотя и высокий пост коменданта Царскосельского дворца генерал Дмитрий Федорович Трепов, приближенный к императору, заговорил о необходимости уступок обществу. Когда Коковцов и другие члены правительства потребовали от Николая II роспуска Государственной думы, Трепов неожиданно высказался против этой меры, по его мнению, крайне опасной{371}.
Милюков характеризовал генерала: «Он был… верным слугой царя, но службу свою понимал несколько шире, видел дальше (по сравнению с Коковцовым.
Свои прощупывания Трепов решил начать с Муромцева. Тот, однако, от встречи с дворцовым комендантом отказался, сославшись на то, что не имеет права входить в сношения с правительством без санкции партии. Но скорее всего отказ «патриарха», как его часто именовали, был связан с другими причинами, поскольку, во-первых, Трепов не был членом правительства, во-вторых, как мы уже знаем, став председателем Думы, Муромцев временно вышел из партии. По-видимому, он считал, что закулисные разговоры с генералом с невысокой в либеральных кругах репутацией скомпрометируют его как председателя представительного учреждения.
Милюков повел себя иначе. Получив приглашение на встречу с Треповым, он не колебался ни минуты. Считая необходимым использовать любую возможность для решения задач, которые он перед собой ставил, а также учитывая высокую степень влияния дворцового коменданта на императора и склонность последнего к колебаниям, прощупыванию различных вариантов перед принятием ответственного решения, он согласился на свидание. По всей видимости, он рассчитывал повлиять на генерала, чтобы тот посоветовал царю сохранить Думу.
Свидание состоялось 16 июня в одном из столичных ресторанов. Не проинформировав о нем ни ЦК своей партии, ни ее фракцию в Думе, Милюков нарушил партийную дисциплину. Он оправдывался, что рассматривал встречу как чисто информационную{373}. В действительности она носила информационный характер лишь с одной стороны. Трепов внимательно слушал собеседника, демонстративно фиксируя смысл его высказываний в записной книжке, и лишь изредка вставлял реплики, выражая согласие или возражая.