Микст

Позднее, когда Михаил Анатольевич был уже в России и рассекречен, он говорил, что постоянно учился. И в молодости, и когда стал профессором университета в США — всё равно продолжал учиться.

Позднее в одном из интервью он скажет то, о чём я сам думал и чего опасался на уровне интуиции:

«Эти кроты, предатели сидели здесь. И, думаю, в разведке тоже. Если бы не Примаков, разведку уничтожили бы, многие хотели в ней командовать. Но Примаков спас. Но всё равно какие-то люди остались. Они и выдали. Один из таких и выдал меня. Я понял это в камере. Человек пришёл в камеру и предложил сознаться в шпионаже. Показал папку с досье, на которой моя фамилия. И что после этого? Назвал своё настоящее имя, но добавил, что больше ничего говорить не намерен. Когда тебе показывают твоё фото, сделанное в Москве, всё становится понятно. Я с тем человеком не говорил. Противно. Признал: да, я. И на этом закончили».

Позднее стало известно, что это за фотография. Это фотография молодого лейтенанта, выпускника военного училища, казённая и очень чёткая фотография для личного дела офицера Вооружённых Сил СССР, обязательная фотография, «уставная», в парадной форме. Это личное дело, разумеется, перекочевало вслед за офицером из армии в ПГУ КГБ, позже в СВР, то есть в итоге в руки кадровика управления «С» — полковника Потеева (не пишу его инициалы из-за глубочайшего презрения к предателю).

В то время мы с Вильте были уверены, что вся система власти у нас насквозь пронизана предателями, причём в большинстве своём не за идею, а за самое тупое «бабло» (извините за выражение). То есть мотивация для отказа от работы в паре была на поверхности. С другой стороны, мы знали о некотором исходе из наших систем (включая нелегалов, но не только), который продолжался до середины девяностых годов прошлого века. Генерал Крупин считал, что обе наши разведки очистились, и в целом таких (в большинстве своём вовсе не предателей) оказалось немного. В обоих ведомствах существовал джентельменский договор с этими ушедшими о невмешательстве. В основном это работало. Но эксцессы были, с разными последствиями.

Эти слова о предателях полковника Васенкова мы прочитаем позже, тогда мы ничего не знали о знаменитом «Фотографе». Но знали другое. В частности, знали о полковнике ПГУ КГБ СССР Олеге Гордиевском — предателе, который нанёс очень сильный удар по резидентуре ПГУ. Знали, что из-за него другой полковник ПГУ КГБ СССР, Алексей Михайлович Козлов, после почти 18 лет работы нелегалом был арестован. Ни единой ошибки, но в 1980 году — арест в ЮАР. Два года допросов, пыток, камера смертников, полная безвестность, и в 1982 году обмен на двенадцать чужих шпионов. Алексей Михайлович на момент ареста работал уже в одиночку, так как его жена, прекрасный офицер, скончалась от болезни за несколько лет до этого. Поэтому после ареста ему было намного легче. Только много позже узнали, что по возвращении в Москву он работал в Центре и… снова исчез: ещё 10 лет в нелегальной разведке в неизвестных краях. Наша легенда и пример для подражания независимо от ведомственной принадлежности!

Мы с Вильте не аналитики — мы практики, поэтому интуитивно опасались централизованного подхода работы с нелегалами в СВР, в Управлении «С». Не спешили. Размышляли.

Сейчас в этом управлении знают, что я всего лишь муж Вильте, просто мужик для зарабатывания денег, как тогда шутили, «для передачи денег жене в форточку». Только генерал Александров и ушедшая в администрацию президента (со слов Александрова) полковник Нечаева знали, что я офицер нашей армии и служу в ГРУ. Опасался, что знает ещё и начальник Управления «С» СВР, но в данном случае сильно не беспокоился. Вместе с тем боялся, что если мы начнём работать в паре, то круг посвящённых сильно расширится за счёт офицеров Управления «С» СВР.