В. И. Ленин, определяя мировоззрение Чернышевского, указывал, что он «...единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годе вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма».[5] Сам Чернышевский определял свои философские взгляды следующим образом: «Принципом философского воззрения на человеческую жизнь со всеми ее феноменами служит выработанная естественными науками идея о единстве человеческого организма; наблюдениями физиологов, зоологов и медиков отстранена всякая мысль о дуализме человека».
Борьба Чернышевского против идеализма и дуализма шла с позиций фейербаховской философии. Это была наивысшая ступень, на которую мог подняться домарксовый материализм. Только в силу отсталости русской жизни середины XIX века Чернышевский не сумел подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса.
«Вследствие интеллектуального барьера, отделявшего Россию от Западной Европы, — говорит Энгельс, — Чернышевский никогда не знал произведений Маркса, а когда появился «Капитал», он давно уже находился в Средне-Вилюйске, среди якутов. Все его умственное развитие должно было протекать в тех условиях, которые были созданы этим интеллектуальным барьером... Поэтому, если в отдельных случаях мы и находим у него слабые места, ограниченность кругозора, то приходится только удивляться, что подобных случаев не было гораздо больше».[6]
Н. Г. Чернышевский, — которого Маркс назвал «великим русским ученым и критиком», — был не только глубоким мыслителем, но и страстным политическим борцом, революционером. Философия Чернышевского была философией жизни, философией революционного дела и освободительной борьбы.
«Шестидесятые годы», по свидетельству самого Чернышевского, были периодом, когда крестьянский вопрос сделался «единственным предметом всех мыслей, всех разговоров». Правильно вскрыв классовое содержание так называемой «крестьянской реформы», Чернышевский впротивовес планам крепостников и либералов видел подлинное решение крестьянского вопроса в экспроприации всей помещичьей земли и в уничтожении абсолютной монархии посредством революции. Он стоял на точке зрения массового крестьянского революционного движения, считая, что освобождение народа есть дело самого народа. Чернышевский верил, что только народная революция откроет путь к социалистическому преобразованию России. В его учении «демократизм и социализм сливались в одно неразрывное неразъединимое целое» (Ленин).
Вместе с тем в воззрениях этого пламенного демократа-революционера определенное место занимали идеи утопического социализма. Так, например, говоря о путях и особенностях движения России к социализму, Чернышевский особое значение придавал русской отсталой крестьянской общине. Его крестьянский социализм поэтому был одной из форм утопического социализма.
Чернышевский видел в современной ему русской крестьянской общине средство для перехода к новой ступени развития, которая будет, с одной стороны, выше, чем русская община, а с другой — выше, чем западноевропейский капиталистический строй с его классовыми противоречиями.
В сохранении крестьянской общины Чернышевский видел преимущества России перед Западной Европой для перехода к социализму.
Позднее эта мысль Чернышевского была подхвачена народниками, которые своим утверждением, что для России, с ее крестьянской общиной, капитализм является регрессом и что поэтому Россия должна итти своим особым путем, минуя стадию капиталистического развития, довели эту мысль до полного абсурда.
Касаясь вопроса, могла ли Россия, не испытав мук капиталистического строя, сразу перейти к высшим общественным формам на основе сохранившейся крестьянской общины, Ф. Энгельс писал: «Уже самая постановка вопроса показывает, где нужно искать его разрешения. Русская община просуществовала сотни лет, и внутри нее ни разу не возникло стремления выработать из самой себя высшую форму общественной собственности, точно так же, как ни чего подобного не происходило ни в германской марке ни в кельтском клане, ни в индийских и иных общинах с первобытно-коммунистическими порядками. Все они с течением времени, под влиянием окружавшего их или же возникавшего в их собственной среде и постепенно захватывавшего их товарного производства и обмена между отдельными семьями и отдельными лицами, — все они все более и более утрачивали свой коммунистический характер и превращались в общины независимых друг от друга земельных собственников».[7]