Михей Кузмич на курорте

Весь следующий день беспокоился Михей Кузьмич. К беседам прислушивался — не заговорят ли о лунницах?.. Нет, все — как в рот воды набрали… Известно, которому и прописано, так он затаит… Дорогие они, надо быть, ванны эти, лунницы то-ись… Ох-ох, на все-то протекция!..

По двору, по саду бродил, в людей вглядывался, а люди как-будто те и не те: вроде как обходят старика, сторонятся.

— Эх, человеки! Все бы себе, все бы себе…

Перехватил паренька, слесарька того самого.

— Опять… на лунницы?..

— Что ты, дед?.. Каждый-то день трудно!.. А сам бежать.

— Погодь-ка!

Где там — удержишь его!

Поднялся Кузьмич к себе в палату, лег, а лунницы из головы не выходят. И докторицу просить неловко — обещал больше не надоедать… И без лунниц уезжать неловко, даже совестно вовсе… Может, в них-то вся сила и есть!.. Опять же — с какими глазами домой явишься?.. Народ нынче пошел дошлый… Спросит иной: «Был на курорте?» — Был! «В нарзане купался?» — Ого-го! «Стасов душ принимал?» — Еще как! «Шарков душ отведал?» — Есть маленько! «А лунные ванны превзошел?» Тут-то вот и тпру!.. Эх, скажут, посылай тебя, дурака, на курорты!..

И не выдержал Михей Кузьмич, опять к докторице пошел: будь, что будет, а положенного упускать не годится.

— Последняя моя старикова к тебе просьба… Кровь ты мою знаешь… Без полировки — вовсе никуда! Иной раз, аж занемеет все… Ни рукой, ни ногой не пошевельнуть! Пропиши ты мне, за ради христа, последний раз прошу… Старуха у меня — знаешь какая: запилит! «А что — спросит, — полировку в кровях прошел?» — Нет!.. «Ну, скажет, на кой ты ляд мне сдался такой!» И пойдет, и пойдет… Пропиши, будь милостива…

— Да об чем просишь-то? — затревожилась докторица. — Чего еще?

— Сама знаешь — чего… Нешто ты кровь мою не видишь?.. Коль уж молодым прописываешь, ужли старику откажешь? Об лунных ваннах прошу.

— Чего-о? — вытаращила докторица глаза. — Лунных ванн тебе?

— Лунницы, то-ись… — смешался Кузьмич. — Которые… этого… для крови которые…

А докторица как прыснет, да как закатится. На стол грудью придала, отдышаться не может.

— Ну, старик! Да ты знаешь, что такое — ванны эти? — Да кто ж тебя надоумил-то?..

А сама заливается. Кузьмич совсем обиделся.

— А ты, мать, вот чего… Жалко — не надо, а надсмехаться над старым тоже не годится!..

И ушел. Дней пять хмурый ходил. Никому ни слова.

«Ладно, — думает, — обойдемся… А к себе прибуду, обязательно жалобу составим: самую главную процедуру и — под сукно!.. Нет, шалишь! Это дело так не оставим… К самому Калинину оборотимся- ей-ей. И в суюз тоже… Пускай знают, на чем денежки-то суюзные пригорают…»

Впрочем, к концу лечения Михей Кузьмич успокоился. Опять веселым стал. А как уезжал, докторицу свою поклоном отблагодарил, а главврачу мешок сухарей преподнес (все одно, бросать…).

— Это тебе за лучшее к нам обхождение!..

Главврач долго ломался — не хотел принять, а когда Кузьмич попрекнул его (али, дескать, серым нашим подарком гнушаетесь?) — принял.

Увязывая пожитки, загляделся Кузьмич на казенный халат — атличный халат, — прихватить разве на память? — Однако, постеснялся.

*

А через сколько-то дней жив-невредим сидел Михей Кузьмич на родине во дворе мельницы, на обрубке и рассказывал чудеса о кислых водах.