Среди десятков женских имён княгинь и княжон дома Рюриковичей наша Ксения — едва ли не единственная. Кроме неё это имя носила только жена ярославского удельного князя Василия Всеволодовича.
Это неприятие русской знатью имени Ксения во многом объяснялось его значением.
Житие святой Ксении служило для княгини Ксении Юрьевны богатой пищей для размышлений. Ранняя кончина мужа и постоянный страх за жизнь единственного сына, смерти которого желали весьма и весьма многие влиятельные люди той поры, превратили её жизнь в непрерывное молитвенное стояние. Она каялась и постилась, строила часовни и храмы, заботилась о нищих и бездомных — словом, стала не только горячо верующей, но и деятельной христианкой. И этой деятельной вере она учила своего сына Михаила.
«Всякое дерево познаётся по плоду своему» (Лк. 6:44).
Рассказ очевидца о гибели Михаила Тверского в Орде (Повесть о Михаиле Тверском) свидетельствует о глубокой религиозности князя-мученика. Это — главный из плодов того воспитания, которое дала сыну княгиня Ксения.
Приведём выдержки из Повести по версии Софийской Первой летописи старшего извода — по мнению исследователей, одной из наиболее близких к утраченному оригиналу произведения (83, 128).
Михаил «роди же ся воистину от блаженныя и преподобный матери великия княгини Оксиньи, его же святая та и премудрая мати въспита в страсе Господни и научи святым книгам и всякой премудрости» (14, 376).
Князь с детства имел привычку перед сном молиться и петь псалмы: «Преподобный же благоверный князь великии Михаило, яко имяше изъмлада, никако же изменяше правила своего, в нощь убо пояше псалмы Давдовы» (14, 385).
Он умел читать и писать. Предчувствуя роковой исход своей поездки в Орду, Михаил отпустил провожавших его до Владимира сыновей, «дав им ряд, написав грамоту, разделив им вотчину свою» (14, 383). В последние часы жизни он «не престающе поя псалтырь, а один отрок его седяше перед ним, прекладая листы» (14, 386).
Все эти достоинства Михаила — лишь обрамление его главной добродетели — готовности следовать евангельскому требованию самопожертвования «за ближних своих». Выступая из Твери против русско-татарского войска Юрия Московского, Михаил подвергает себя не только опасности поражения в битве с сильным противником, но и опасности ханского гнева за сражение с татарами. Объясняя своё решение тверским воинам, князь вспоминает евангельские императивы:
«Братия, слышите, что глаголеть Господь в еуангелии: “Иже аще кто положить душу свою на другы своя, то велик наречётся в царствии небесном”. Нам же ныне не за один друг или за два положити душа своя, но за тол ко народа, в полону суща, а инии изьбьени суть, а жёны их и дщери осквернени суть от поганых. И ныне, аже за толко народа положим душа своя, да вменится нам слово Господне въ спасение» (14, 379).
Помимо глубокой религиозности княгиня Ксения научила сына и некоторым житейским добродетелям. Михаил воздерживался от пьянства и похоти, «тем и любим бе материю своею преподобною Оксиниею, беше бо послушлив въ всем матери своей» (20, 36).
Первый вопрос, на который бы хотелось получить конкретный ответ, — годы жизни княгини. И тут же — первое «нет». Дата её рождения неизвестна. В поисках некой хотя бы относительной истины историк вынужден идти окольными путями. Известен год вступления Ксении в брак с князем Ярославом Тверским. Под 6772 годом Рогожский летописец сообщает: «Того же лета оженися (князь Ярослав Тверской. —
События этого времени выстраиваются в логическую цепочку. 14 ноября 1263 года в Городце на Волге умер, возвращаясь из Орды, Александр Невский. Настала очередь Ярослава Тверского по порядку старшинства занять стол великого князя Владимирского. Для этого ему нужно было собрать обоз для поездки в Орду, получить там ярлык, затем вернуться с ханским послом на Русь, взойти на владимирский стол и наконец — получить признание новгородцев. Уставшие от тяжёлой руки Александра Невского, они хотели добиться от нового великого князя ощутимых уступок.