Это умолчание можно понимать по-разному. Можно и как свидетельство того, что Святослав ушёл из жизни не со ступеней тверского трона, а с какой-то другой, менее заметной позиции. И здесь уместно вспомнить одно загадочное сообщение Новгородской Первой летописи. Рассказывая о войне между Дмитрием и Андреем Александровичами в 1293/94 году, летописец сообщает, что укрывшийся в Твери Дмитрий посылал к своему брату и сопернику для переговоров о мире тверского епископа Андрея и какого-то Святослава. «И приела в Торжок владыку тферьскаго и Святослава с поклоном к брату Андрею и к новгородцем» (5, 328).
Вопрос о том, кто такой этот Святослав, равный достоинством тверскому владыке и носящий княжеское имя, давно занимал историков. Полагали, что он происходил из полоцких князей и этим близок был тверскому владыке Андрею (102, 347). Однако дело может объясняться проще. Не есть ли этот загадочный Святослав ушедший от дел и поселившийся в монастыре тверской князь Святослав Ярославич? В чрезвычайной ситуации, когда большая война стучалась в ворота Твери, долг христианина требовал от князя-инока исполнить евангельскую заповедь о миротворцах. Высокий нравственный авторитет среди князей позволил Святославу с успехом исполнить этот долг... Заметим, что сходная история случилась примерно в это же время среди литовских князей. Удалившийся в монастырь сын Миндовга Воишелк сбросил рясу и вернулся в мир, чтобы отомстить убийцам его отца. Исполнив месть, он вернулся в свою обитель.
Судя по всему, Святослав не испытывал враждебных чувств по отношению к мачехе и сводному брату. Княгиня-вдова была занята воспитанием сына и не вмешивалась в заботы власти. Михаил рос под опекой матери и учителей. Одним из самых ярких воспоминаний его детских лет были, безусловно, постриги. Этот древний обряд символизировал начало возмужания малолетнего княжича «при переходе из младенчества по четвёртому году» (69, 26). Подобно монашескому пострижению, обряд заключался в отрезании у ребёнка пряди волос. Потом его впервые в жизни сажали на коня. Вероятно, духовные лица говорили соответствующее напутствие, читали молитву, поздравляли счастливых родителей и окропляли всех святой водой. Затем следовало праздничное застолье.
«В лето 6700 (1192), июля 28. Быша постригы у великаго князя Всеволода (Большое Гнездо. —
Два года спустя обряд был совершён над другим сыном великого князя Всеволода — Ярославом. Он родился 8 февраля 1190 года. Возраст ко дню пострига — 4 года и 2 месяца (109, 169).
В первом случае днём пострига был вторник, во втором — среда. При совершении обряда присутствовал ростовский владыка Иоанн. Примечательно, что в обоих случаях постриги не были связаны с каким-либо церковным праздником и даже воскресным днём. Полагают, что обряд носил чисто семейный, домашний характер (69, 26). Однако летописи указывают на публичное совершение постригов. Так поступил в 1230 году Михаил Всеволодович Черниговский. «В то же лето князь Михаил створи пострыги сынови своему Ростиславу Новегороде у Святей Софии и уя (отрезал. —
Добавим, что для постригов часто выбирали Великий четверг (четверг Страстной недели) (135, 141).
Обычай постригов сохранялся и в XIV столетии. Однако в летописях имеется лишь одно известие такого рода. В 1302 году «тое же осени месяца ноября в 8, на събор Михаилов, быша постриги у князя Михаила Тферскаго сыну его Дмитрию» (22, 85). Михаил Тверской приурочил совершение обряда над старшим сыном, которому было тогда около четырёх лет, к большому церковному празднику — Собору Михаила Архангела. Этот день княжеских именин был и городским праздником Твери.
Исследователи отмечают двойственное отношение церковных властей к обряду пострига. «Постриги могли расцениваться как суеверие и в качестве такового осуждаться церковью: так, например, в цветнике 1754 г. Румянцевского собрания при перечислении суеверий, предаваемых проклятию, упоминается и то, что “съ робят первыя волосы стригут”» (135, 168).
Понятно, что по мере усиления контроля духовенства за жизнью народа более жёстким становилось и отношение к древним, в истоках своих языческим обычаям. Одна ситуация была в середине XVIII столетия, и совсем другая — в эпоху Михаила Тверского. «В Древней Руси считалось грехом, если “детя умерло, а первыя власы не стрижены”» (135, 168). При пострижении волос были восприемники, «то есть постриги рассматривались как нечто аналогичное крещению» (135, 168).
Все эти окольные сведения подводят нас к прямому вопросу: был ли обряд постригов совершён над будущим героем Бортеневской битвы? Увы, источники молчат об этом. Но логика вещей позволяет ответить на этот вопрос положительно.
СТРАХ